О себе:
Мне 53 года, мама двоих сыновей. Счастлива в браке и вообще счастлива. Много училась, но ничему особенному не научилась, кроме пошива одежды. Это я умею лучше всего. Мечтаю вырастить настоящих мужчин из своих сыновей, поскорее женить их и стать бабушкой. Кажется, даже согласилась бы ускорить время, чтобы два – три года прошли очень быстро, хотя нахожусь в возрасте, когда каждый день на счету. Люблю и ценю порядочность и умение дружить по-настоящему.
Бика АЛХАСОВА
Мы сидели друг против друга и плакали. Я – глухо, навзрыд. Мама же – молча, не издавая ни звука. Только пара слезинок скатилась по ее щекам и спряталась в морщинках. Она всегда такая, сдержанная и немногословная.
И я уже кляла себя за то, что напомнила ей об этой истории с лезгинскими коврами, которую знает каждый в нашей семье.
Детство моей мамы пришлось на тяжелые военные и послевоенные годы. Как они выживали – моя бабушка и пятеро её детей, брошенных отцом на произвол судьбы (хотя сам он вовсе не бедствовал: работал судьей в Мехельта, потом прокурором в Цунта) – это тяжелая история. И о ней как-нибудь потом. Когда закончилась война, маме, старшей из детей, было двенадцать лет. И как только ей исполнилось восемнадцать, мать выдала ее замуж за моего папу.
А через четыре месяца папу забрали в армию, и беременная мама осталась ждать его. Ждать тогда нужно было четыре года, столько длилась служба. Наше родное село Анди издревле славилось изготовлением шерстяных бурок. Весь тяжелый процесс выполняли женщины, и каждая женщина была обучена этому мастерству. Решила и моя мама таким образом заработать денег, потому что скоро должен был родиться ее первенец, и нужно было на что-то жить. Необходимость принимать помощь от матери, которая и сама с остальными детьми жила немногим лучше неё, очень маму коробила, старенькая свекровь тоже была не помощница. Да и поднакопить немного денег к возвращению мужа из армии очень хотелось. Шерсть стоила недёшево. Денег на ее покупку у мамы не было, и она решила продать серебряные серьги, которые мать ей купила к замужеству. Эти маленькие сережки с голубыми камешками были самой роскошной вещью за все ее восемнадцать лет.
За деньги, вырученные от продажи серёжек, она купила сорок килограммов шерсти. Из сорока килограммов шерсти получались 8-10 бурок. Времени на их изготовление уходило от 20 дней до месяца. Не буду описывать процесс изготовления, но как мама рассказывает, это тяжелейший труд и по весу, и по объёму работы. Некоторые перебивались тем, что брали бурки в долг и расплачивались после их продажи. Бурки всегда были ходовым товаром, и продать их не было проблемой. Проблема была вывезти, а чаще всего – вынести их на себе из села и доставить их к скупщику. Днём – милиции боялись, потому что «кустарщина» была под запретом и бурки сразу конфисковали, даже могли завести уголовное дело. Ночью боялись чеченских абреков на горных тропах, по которым люди шли в Ведено со своим товаром на спине. Абреки забирали не только бурки, но и все, что находили. Жалости не знали ни те, ни другие, но сельчане собирались группой, где были и мужчины с кинжалами, и шли, в основном, ночью. До рассвета добирались до Ведено, там надо было искать машину до Аргуна, следующий пункт назначения – Грозный, где были известные андийцам точки скупки. Так вот, у моей мамы через месяц были готовы 10 бурок. И еще через месяц она должна была родить. Выходить в такую опасную и дальнюю дорогу, да ещё с такой ношей, да ещё пешком, конечно, было безумием.
Но если она продаст их местным перекупщикам, то получит за них меньше, чем дадут скупщики в Грозном. В таких раздумьях сидела она на молитвенном коврике и просила Аллаха дать ей знак, как поступить. И вдруг почувствовала в животе сильный и болезненный толчок, от которого полуголодная беременная женщина чуть не потеряла сознание. Решение было принято. Она продала все бурки перекупщику-родственнику, жившему с семьей на кутане за Хасавюртом. За две бурки он расплатился сразу, за восемь обещал отдать деньги, как только вернётся через месяц. Но через месяц он не вернулся. Не вернулся и через год, и через два. Каких трудов ей стоило вести какое-никакое житьё и прокормить себя и ребёнка, тоже повесть можно написать.
Через два года одна родственница мамы собралась идти на кутан, где жил должник и уговорила маму пойти с собой. Мама, спросив разрешения свекрови, отправилась в дорогу. Четверо суток две женщины с маленьким ребёнком на руках, когда пешком, когда на попутках, но добрались до нужного им места.
Мама рассказывает, что, когда она увидела родственника, поначалу даже не узнала его и не смогла сдержать слез. На кровати в лохмотьях лежали череп и кости, обтянутые кожей, беспрерывно и надрывно кашляя.
Жил он с кучей детей мал-мала меньше в жалкой лачуге. Жена, не выдержав всех тягот, что на них свалились, умерла полгода назад. Тот злополучный поход сломал всю его жизнь. Ночью в горах его настигли абреки и забрали все бурки, лошадь и все, что у него было.
– Ты прости меня, дочка, – сказал он моей маме, – я понимаю, что не от хорошей жизни ты в такую жару, с малышом на руках, столько дней добиралась до меня. Лучше бы я умер, чем так опустился. – И беззвучно заплакал. Мама, как могла, успокоила его, сказала, что прощает ему этот долг. И в тот же день они с подругой двинулись обратно.
Теперь о сути рассказа, то есть о лезгинских коврах. Хотя мы называем их табасаранскими. В 1967 году к нам в Анди приехали двое незнакомцев – молодые мужчина и женщина. Мужчина оказался сыном маминого должника. Женщина – его женой, табасаранкой по национальности. Он рассказал, что отец до самой смерти не забывал, что должен моей маме деньги за бурки. И очень просил каждого из своих детей, при первой возможности вернуть деньги хозяйке. Отец умер, следом один за другим умерли четверо детей от голода и болезней. Кое-как, с помощью соседей и Аллаха выжили трое: два брата и сестра. Он, младший из братьев, уехал на заработки с товарищем в Юждаг, да так там и остался, женившись на местной красавице. Помня просьбу отца, старательно копил названную им сумму. Однажды жена, знавшая эту историю, предложила ему такой вариант: – Ведь отец говорил тебе, что та женщина простила ему долг, хоть сама жила почти в нищете. А вдруг ты зря поедешь так далеко, не возьмёт она этих денег. Давай на этот случай возьмём с собой эти три ковра и подарим их ей. А если возьмёт деньги, то мы там же постараемся продать их.
Конечно, мама наотрез отказалась брать деньги. Тогда гости спустили с грузовика, который их привёз, те самые ковры. По тем временам для нашей семьи это была непозволительная роскошь, но ещё более непозволительным для себя мама считала принять их. После долгих споров ковры все же остались у нас.
Нам, каждой из сестёр, досталось по ковру. Но когда мама увидела их лежащими у нас на полу, она лишилась дара речи. И каждый раз вспоминала историю их приобретения, пока мы все втроём не решили их вернуть ей обратно, понимая, что для неё это не вещи, а символ той борьбы за жизнь, так тяжело давшейся ей.
Так было и в этот мой приезд домой. Мама вспоминала, я плакала…
Эту историю наизусть, вплоть до мельчайших подробностей, знает каждый в нашей семье. И наши дети знают тоже, потому что в ней – образец глубокой, настоящей порядочности, благородства и человечности.
