Стать геологом была главная мечта всей моей недолгой семнадцатилетней жизни. Костры, палатки, песни под гитару... Романтика сплошная, приправленная свидетельствами давно исчезнувших веков, – казалось мне. В каждом маленьком камешке я видела присутствие какой-то особенной тайны, порой и сама придумывала истории этих камней и рассказывала их всем, кто соглашался слушать. Я облазила все окрестности и пригорки за селом в поисках окаменелых моллюсков и камней с отпечатками древних папоротников, к тому же подбивала на это дворовых детей.
Ох, и влетало же нам! А мне как зачинщице и автору сумасшедших идей доставалось удвоенными порциями. Начитавшись приключенческой литературы, мы вечерами допоздна засиживались за сараями, обсуждая и внося коррективы в нашу геологическую экспедицию, к которой мы готовились тайно.
Серёжа, приехавший на лето к бабушке Патине откуда-то из Белоруссии, однажды заявил, что настоящие геологи просто обязаны быть бородатыми, иначе мы никакие не геологи, а дворовая шпана.
Самая младшая из нас – десятилетняя Зузук – предложила простое решение вопроса: надо каждый день брить лицо и смазывать его топленым коровьим маслом. Так делала ее мама, чтобы у дочек быстро и густо росли волосы на голове, и они росли.
Нас было восемь человек, проверенных и надежных «геологов»: три девочки и пять мальчиков в возрасте от десяти до двенадцати лет.
Итак, мы тайком брились каждый день, и наши расцарапанные неумелым бритьем лоснящиеся лица пахли скисшим топленым маслом.
Все наши действия держались под строжайшим секретом, пока однажды мама Зузук не застала ее за бритьем.
У тети Шумай за дверью всегда стоял «хьоп» – тонкая, гибкая палка. Стоило ее расшалившимся детям услышать наводящее ужас слово «хьоп!» – и они моментально затихали. Видимо, волшебная палка и в этот раз сделала своё дело: Зузук с ходу с потрохами сдала матери нашу банду, а заодно и все бандитские секреты.
Уже через полчаса двор знал все наши тайники за сараями. На белый свет оттуда были вытащены: гвоздодёр и маленький топорик моего папы, которых он уже обыскался; бельевая веревка, втихаря от матери срезанная Камалдином в своём дворе; толстая кручёная веревка, которой бабушка Серёжи привязывала корову к столбу во время дойки; большая кулинарная книга, с помощью которой Кубра собиралась кормить нас в экспедиции; припасы долгого хранения: спички, соль, сахар (сахар оказался весь в муравьях).
Над нами хохотал весь двор.
Я была в первый раз серьезно бита обычно терпеливой и доброй мамой…
Мы попритихли, по десять раз на дню вежливо здоровались с взрослыми и всем своим видом показывали, насколько чистосердечно раскаиваемся.
Бороды у нас так и не отросли, по крайней мере у девочек…
***
Окончив школу, я уехала учиться в Ленинград, где уже учился мой брат.
Мне было строго-настрого запрещено даже смотреть в сторону горных институтов, поэтому я поступила в ЛГУ.... на геологический факультет.
Училась я, честно сказать, еле-еле, потому что с точными науками особо не дружила, но хотела доучиться, боясь гнева с трудом простивших меня родителей.
На пятом курсе, познакомившись с Ирой, студенткой Кировки, я буквально заболела тканями. Их фактура и дизайн, технология изготовления, окрашивания – все приводило меня в восторг. Кое-как окончив университет, я поступила в Кировку. Радости моих родителей не было предела: дочь наконец-то выкинет геологический молоток и возьмёт в руки настоящий женский инструмент – ножницы. Мама даже купила мне дорогущие стальные турецкие ножницы и поручила родственнику нашей соседки, ехавшему в Ленинград, доставить эти ножницы мне.
Приехал, доставил, полюбил...
Несмотря на суровую внешность и серьезную профессию, «курьер» оказался очень интересным и романтичным человеком с хорошим чувством юмора. Наверно, я за всю свою жизнь так не смеялась, как с ним.
Четыре года мы виделись то в Ленинграде, куда приезжал он, то в Махачкале, куда приезжала я. Это был мой человек, близкий по духу и очень надежный. Мы поженились на пятый год знакомства, пройдя через множество сложностей со стороны моих и его родственников. Муж был всегда заботлив и мягок со мной, а я, к собственному удивлению, незаметно превратилась из взбалмошной девицы в нежную и умиротворённую жену. Это было открытием для меня, как и то, что я оказалась довольно ревнивой.
***
Я хорошо шила.
Как-то однокурсница привезла мне из Канады роскошную темно-синюю шерсть, из которой я решила сшить любимому костюм – пиджак с воротником-стойкой и брюки – последний писк моды тех лет.
Подобрав всё необходимое самого лучшего качества, я кропотливо трудилась почти две недели. Еще дней десять ушли на поиски подходящих пуговиц. Наконец были найдены и они – серебряные, с львиными мордами по центру (по нашему общему знаку зодиака). Костюм получился просто потрясающим и очень шёл мужу.
В те годы он работал в водной милиции в Сулаке. Несмотря на крепкие февральские морозы, он решил поехать на работу в новом костюме, уж очень ему не терпелось надеть его.
Из-за каких-то «ЧП» на море ему пришлось задержаться в Сулаке на несколько дней. Мы впервые после свадьбы расстались так надолго, и я очень скучала. Вечером четвёртого дня он позвонил и сказал, что и сегодня не сможет приехать домой, но, услышав в моём голосе печаль, предложил мне самой приехать к нему утром следующего дня.
***
У въезда в посёлок меня встретила его машина с водителем, который объяснил, что на море опять «ЧП» и мне придётся подождать перед отделом. Водитель ушёл догонять «своих», а я осталась ждать.
Я уже почти час сидела в машине и очень замёрзла и скучала, когда вспомнила, что у мужа всегда можно найти, что почитать.
Я полезла через салон в багажник, стараясь не смять аккуратно наброшенный на спинку заднего сиденья новый костюм.
Взяв потрёпанный роман Драйзера, я стала листать его. Вдруг из книги выпал исписанный тетрадный лист. В глаза бросилось «я беременна»…
Ну, кто бы тут удержался, чтобы не прочитать всё?
Написанное сводилось к тому, что Исмаил подлец, а она беременна, и, если он против ребенка, его «домашняя глупая курица» всё узнает...
Исмаил – имя моего мужа по паспорту, но его знают только близкие. В детстве он сильно заболел и ему, по обычаю, поменяли имя, но сменить свидетельство о рождении не удосужились. Отнятый у смерти Магомед в документах так и остался Исмаилом.
По мере того, как я осознавала, что произошло, мир медленно обрушивался на мою голову. Опустошающее разочарование вскоре сменилось горькими рыданиями, потом гневом! Откуда-то из глубин моего сознания вырывались такие многоэтажные ругательства, о существовании которых я даже не подозревала.
Первая мысль была сжечь машину. Вторая – разбить в ней всё, что смогу.
Повернувшись к багажнику в поисках чего-нибудь тяжелого, в глубине салона я углядела костюм. Адское решение пришло моментально.
Я схватила брюки и начала рвать их зубами. Мягкая шерсть рвалась без особого труда, но надежно продублированная ткань пиджака сопротивлялась, как могла. Вспомнив о ножницах в сумке, которые собиралась отдать на заточку, я выхватила их. Через пару минут результат моего месячного творчества превратился в лохмотья.
«Надо же, с этих ножниц всё началось, с ними же всё и закончилось ...», – думала я, сидя в ледяном салоне автомобиля, совершенно разбитая и подавленная.
***
Темную поселковую улицу осветили фары подъехавшего уазика. Выскочивший из неё почти на ходу мужчина, еще час назад бывший моим любимым мужем, подбежал ко мне, крикнул, чтобы я шла за ним и прихватила его костюм из машины, и скрылся в здании.
Немного помедлив, я пошла за ним.
Промокший насквозь, он стоял посреди кабинета, обняв электрический радиатор, а вода, стекавшая с него, уже порядочно намочила деревянные половицы под его ногами.
Стуча от холода зубами и передёргиваясь всем телом, он рассказал, что их лодка перевернулась недалеко от берега, когда они возвращались. Они еле вынырнули…
Тут меня охватил ужас от сознания того, что могло случиться. Я сразу же простила в душе и его беременную подружку, и ещё 10, 20 гипотетических детей, и то, что меня назвали глупой курицей.
– Где костюм?! – стуча зубами, промычал он.
– Какой...
Меня бросило в жар. Потом в холод. Потом снова в жар...
«Он заболеет и умрет... и в этом буду виновата я!» – обжигающим вихрем пронеслось в моей голове.
– Исмаил, принеси из машины мой костюм, – обратился муж к сослуживцу, который уже успел переодеться в сухое.
– Имраныч, я нашел там только это, – в вытянутых руках Исмаила крупной бахромой живописно болтались синие лоскуты. Серебряные львы на них издевательски позвякивали.
Глядя в изменившееся лицо мужа, я уже твёрдо знала, что никакие, даже средневековые пытки не заставят меня признаться, что это сделала я.
Исмаил куда-то ушёл в поисках сухой одежды, и мы остались одни.
– Ты...? – странным голосом и с округлившимися глазами наконец спросил муж.
– Уу...– плотно сжав губы и зажмурив глаза, я отрицательно замотала головой.
Мне вдруг стало так жалко его и так стыдно, что я разревелась.
– Успокойся... Просто объясни, что случилось.
Я, не вытирая катившихся градом слез, протянула ему злополучное письмо.
– Ле, твой смех на соседней улице слышен! – вошёл с ворохом сухой одежды Исмаил.
– Ладно, ты меня сегодня чуть не утопил, так ещё и с женой чуть не развёл, Казанова недоделанный! Сожги свою библиотеку, вдруг жена почитать захочет, – всё ещё смеясь, муж протянул ему письмо.
– Уфф... где только я его не искал, боялся, что жена найдёт…
Смущенный Исмаил тут же порвал письмо в клочья.
Это была наша первая ссора. Вернее, моя ссора, потому что муж ни словом не упрекнул меня. Но с тех пор, то ли шутя, то ли всерьез иногда называет меня опасной женщиной.
Он далеко не ангел и характером непрост, но он никогда не давал мне повода сомневаться ни в нем, ни в себе.
Иногда, кажется, убила бы заразу, но чаще – уважаю и люблю. За то, что мужчина – мужественный и благородный. За то, что человек – с добрым сердцем и щедрой душой. За то, что мой, даже когда невыносимо хочется сжечь его машину.
P.S. Отдельное и вечное спасибо ножницам, кардинально перекроившим мою жизнь.
Бика Алхасова
