Отцом нашей героини, Тату, был офицер из Чоха по имени Булач. Он служил в таких дагестанских крепостях, как Ишкарты, Ахты, Дешлагар. В 30 лет он внезапно скончался, оставив вдову Арув Ажай и дочерей Изумруд, Бриллиант и шестимесячную Тату.
Родилась Тату 10 января 1902 года в Каякенте. После смерти Булача мать с тремя дочерьми переехала в Темир-Хан-Шуру. Семья бедствовала, и поэтому Тату с тринадцати лет начала работать: репетитором, статистом в агрономическом пункте и даже учительницей. На вопрос, как это могло случиться, в ответ я услышал: «Меня рано приобщили к основам наук». Это дало возможность девушке поступить в Темир-Хан-Шуринскую женскую гимназию.
На нее сразу обратил внимание учитель словесности Поцхверов.
Он зачастил в семью Тату Булач, вел изысканную болтовню, а однажды, как бы между прочим, сказал ее матери: «Ваша старшая дочь справедливо носит имя Изумруд, она прекрасна. Средняя – Бриллиант. Ничего не скажешь – великолепна. А вот младшая, извините, почему Тату?! Она ведь – жемчужина!». Все замечали, что учитель неравнодушен к ней. Он подчеркнуто выделял Тату из всех учениц, настолько его поразила красота девушки.
Но очень скоро все начало меняться. За прилежной гимназисткой начали замечать, что она стала задумчивой, не щебетала с подругами, как это бывало раньше, не ходила в гости, пропускала занятия. И вот как-то на одном уроке Поцхверова произошел такой случай. Дочь хозяина магазина готового платья Роза Гринберг обратилась к учителю:
– Объясните, пожалуйста, что такое социализм?
– Спросите об этом, – резко ответил Поцхверов, – у мадемуазель Тату Булач.
Оказалось, учитель был в курсе того, что происходило с его ученицей.
Вскоре Тату ушла из гимназии. Случилось это в ту пору, когда девушка сблизилась с Уллубием Буйнакским. Существуют 17 писем, адресованных революционером Тату. Они пронизаны идеями коммунизма. Уллубий предлагает ей: «Вы должны делать ту же работу, что и мы, а начните, ну хоть с агитационной! Будьте нашей агитаторшей-горянкой. ...Смелость и еще раз смелость».
В последнем письме, датированном августом 1919 года, только 17 слов. Вот они: «Дорогая Тату! Пишу в Петр, на станции в вагоне. Могу быть расстрелян, ничуть не боюсь. Я Вас люблю». И подпись «Уллубий».
Тату работала в подполье. В 1917 г. организовала Союз молодежи, Когда победила советская власть, ее перебрасывали с одного участка на другой: председатель Дагобкома комсомола, завагитпропотдела Махачкалы и Хасавюрта, член выездной сессии ревтрибунала республики, председатель торгпредства в Турции, инспектор таможни в Москве, директор высших педагогических курсов при ВЦИК СССР, директор вечерней академии и т. д.
Восемнадцатилетней девушкой пришла она в партию, чтобы всю себя отдать делу рабочих и крестьян. А для себя, для личной жизни не оставалось в сутках и часа, если не считать те минуты, что уходили на встречи с такими людьми, как всемирно известная Клара Цеткин, автор «Интернационала» Пьер Дегейтер, автор нашумевшей книги «10 дней, которые потрясли мир» Джон Рид, писатели Назым Хикмет, Аркадий Гайдар, Константин Паустовский, Эффенди Капиев...
Все шло благополучно до 8 октября 1937 года. В тот день в Москве ее арестовали и этапировали в Махачкалу. Обвинение было кратким: «Состояла в троцкистской организации, находившейся в Буйнакске».
С тех пор Тату Омаровна прошла все круги ада. В Махачкале, в камере, ее посетил нарком НКВД Ломоносов. С ехидцей он произнес:
– Наконец-то удалось заполучить старого врага народа!
– Я не враг, – ответила женщина. – Враги те, кто меня арестовал!
– Я вас арестовал! Что на это скажете?! – воскликнул чекист. Но ответ истязаемой прозвучал как выстрел:
– Значит, – отрезала Тату Булач, – вы и есть враг!
Ощущение пощечины осталось у Ломоносова на всю его черной каймой очерченную жизнь.
О том, что произошло после этого диалога, Тату Омаровна рассказывает:
– Сейчас же я была передана следователю Глебову. Полтора месяца меня подвергали «стойке» с небольшими перерывами: без сна, без бани, почти голодная. Когда с опухшими ногами падала, опять поднимали, приводя ко мне каких-то людей, которые говорили, что я их вербовала. Принуждали меня, чтобы я писала собственной рукой лживые показания на себя и других – я не писала. Я была на грани сумасшествия. При этом следователь Глебов объяснял, что Ломоносов не дает ему покоя, требуя заставить меня написать заявление, что вербовал именно Коркмасов.
Глебов ничего не сумел добиться. Тогда арестантку передали другому следователю – Ищенко. Тату Омаровна отказалась подписать протокол, составленный новым следователем.
– Двух истин не бывает, – сказала она,– я не могу изменить правде.
Ищенко не стал церемониться и избил подследственную так, что выбил ей передний зуб, повредил нерв под левым глазом, потом десять дней заставлял стоять на «стойке».
Тату Омаровна объявила голодовку, отказывалась есть и пить. Ее уговаривали, не добившись ничего, снова начинали бить, не давали ни сидеть, ни лежать, ни спать. По многу суток она стояла по колено в воде. А из коридора слышалось веселое «ржание» надзирателей
В каких только тюрьмам, карцерах, лагерях не побывала дагестанка!
У нее была поразительно наивная вера, впрочем, как и у многих других, что вышла какая-то ошибка, недоразумение, что вот-вот разберутся «наверху» и ее освободят, восторжествует справедливость. Тату Булач была наделена неуёмным духом оптимизма. Ни разу ей не пришла мысль о смерти, о том, что надо перестать сопротивляться, сдаться.
Посудите сами. 15 октября 1942 года, к пятилетию своего тюремного заключения, она обратилась к командованию лагеря, чтобы ее отправили на фронт бить фашистов. Когда ей в этом категорически отказали, она передала 500 рублей бойцам Красной Армии и столько же на строительство танковой колонны. В конце войны ей сделали послабление: назначили заведующей молочно-товарной фермой. Ферма заняла первое место в соревновании с другими фермами лагерей, кормившими начальство.
Ничто не могло сломить этого человека, хотя в тюрьмах и лагерях она провела без малого 20 лет! Выйдя из заключения в 1956 году, после XX партсъезда, Тату Омаровна нашла в себе силы писать книги, встречаться с учащимися и студентами, ветеранами и молодежью, поддерживать разуверившихся, помогать слабым. Я ее знал близко, и не только потому, что она часто встречалась с краеведами моей 5-й буйнакской школы. Из ее уст я не слышал ни одной жалобы, просьбы. Как будто в недавнем прошлом не было 20 мучительных лет, как будто вся жизнь ее прошла в розовых красках. Может, поэтомy и в 70 лет она казалась красивой женщиной, которую очень любил Уллубий Буйнакский. Но судьбы их оказались раздавленными тем обществом, во имя которого оба они отдали себя без остатка.
