Более полутора веков назад отгремели последние залпы Большой Кавказской войны. Но до сих пор российское общество не сформировало единой оценки тех трагических событий. Память одних пребывает в извечном конфликте с памятью других. В Дагестане, бывшем некогда ареной самых жесточайших баталий той войны, казалось бы, нет причин для подобного конфликта. Мы неустанно поем славу безумству храбрых имамов и их мюридов, забывая о том, что немало дагестанцев воевало под знаменами царской армии. Были среди них мужественные, талантливые и легендарные личности, которых и поныне в нашей беллетристике причисляют к числу изменников, ради злата и чинов предавших свою веру и отчизну.
Сегодня наш собеседник, известный ученый, профессор ДГПУ, член-корреспондент Российской Академии естествознания, Заслуженный работник высшей школы РФ Забит Насирович Акавов поделится собственными изысканиями об участнике Кавказской войны, кавалере многих российских орденов, генерал-майоре царской армии Хасай-хаджи Уцмиеве.
– До недавнего времени всякий царский генерал, воевавший на Кавказе, мне представлялся этаким свирепым солдафоном. Но трагическая судьба князя Уцмиева как-то совсем не вяжется с этим образом. Когда Вы, Забит Насирович, впервые узнали о генерале Уцмиеве?
– Впервые о Хасае Уцмиеве я прочитал в книге Александра Дюма, написанной им после путешествия по Кавказу. Что меня больше всего поразило: как за тысячу верст от своей родины, в кавказской глуши, знаменитый романист вдруг встретил человека с типичным суровым лицом горца и в черкеске, который свободно изъяснялся с ним на его родном французском языке? Потом я где-то вычитал, что Хасай Уцмиев некогда учился в знаменитой Сен-Сирской военной школе, что под Версалем, которую некогда окончил сам Наполеон. Отсюда якобы у него и великолепное знание французского.
Дюма удивила не только речь Хасай-хана, но и его манера держаться, вести диалог с заморским гостем. Перед ним действительно был человек высоких кровей. Благодаря князю дорожный дневник парижского романиста пополнился целым рядом увлекательных и поучительных кавказских легенд и преданий, а местные пословицы и поговорки в изложении Хасая на французском привели Дюма в неописуемый восторг. Не могу не процитировать слова самого писателя. Он пишет: «Признаюсь, я содрогнулся, услышав это чистое и безукоризненное французское произношение. Князь говорил по-французски как истый парижанин».
По поводу Сен-Сирской школы пока ничего определенного сказать не могу. Это лишь предположения. Но имеются и факты. К примеру, что Уцмиев, будучи адъютантом наместника Кавказа графа Воронцова, выезжал в составе дипломатической миссии при российском консульстве в город Марсель. Кроме того, был лично знаком с путешественником и литератором Ксавье, многими художниками-живописцами, философом и историком религии Эрнестом Ренаном, с которым в продолжение многих лет вёл переписку.
– А как вышло, что выходец из дагестанского Аксая, пусть даже княжеского рода, вдруг стал говорить «как истый парижанин» и был на короткой ноге с самыми известными культурными деятелями Франции первой половины XIX века?
Это довольно долгая история. Если вкратце, в 1825 году при главнокомандующем на Кавказе Алексее Ермолове в Аксай для разбирательства причин восстания местных жителей против царских войск, в результате которого были убиты два российских генерала, в числе прочих был направлен и Александр Грибоедов. Он почти две недели находился в доме местного старшины Мусы Хасая. А покидая гостеприимный дом, увез с собой в Тифлис в качестве аманата среднего сына старшины Хасая, которого с позволения Ермолова определил юнкером в 43-й егерский полк. Тогда Хасаю было всего 17 лет.
В составе полка молодой князь принимал участие в русско-персидской (1828-29 гг.) и русско-турецкой войнах, где безудержной отвагой обратил на себя внимание командиров и вскоре был переведен в самый элитный эскадрон во всей империи, в конвой Его Императорского Величества.
Х. Уцмиев 8 лет командовал взводом в Конно-горском лейб-гвардии эскадроне. Потом – перевод на Кавказ, в действующую армию. Главнокомандующий Кавказской армией граф Воронцов, по рекомендации Ермолова, определил Уцмиева в свои адъютанты, офицером по особым поручениям.
– Правда ли, что Хасай Уцмиев, будучи в Тифлисе, был близко знаком с Пушкиным, Лермонтовым, Бестужевым-Марлинским?
С Пушкиным они виделись в 1829 году, когда поэт проездом остановился в Тифлисе. Знакомил их младший брат Бестужева-Марлинского Павел, сосланный на Кавказ за участие в восстании декабристов, с ним юнкер Уцмиев проживал в одной квартире. В своем «Путешествии в Арзрум» Пушкин упоминает этот эпизод. Когда ему представили молодого туземного князя, он с помощью переводчика стал высказывать тому высокопарные восточные приветствия и вдруг услышал в ответ благодарность изысканного аристократа. Пушкин пишет: «Со стороны принужден был оставить важно шутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы».
Лермонтов, попав в Тифлис, брал уроки азербайджанского языка у близкого друга Хасая Уцмиева Мирза-Фатали Ахундова, служившего переводчиком в штабе канцелярии главнокомандующего на Кавказе. Затем судьба вновь сведет их вместе летом 1840 года, в Чечне, при сражении на реке Валерик. За этот бой поручик Лермонтов будет награжден орденом Св. Владимира 4 степени, а другой поручик, Уцмиев, – золотой шашкой с надписью «За храбрость».
До приезда на Кавказ Александра Бестужева-Марлинского здесь уже находились его братья Павел и Петр Бестужевы. Я уже упомянул, что Хасай квартировал вместе с Павлом и еще одним известным декабристом, Каменским. После перевода из Сибири на Кавказ, будучи в Тифлисе, Александр Бестужев пропадает у братьев. Когда его часть перевели в Дербент, в письмах к братьям он всегда тепло отзывался о кумыкском князе. Наверное, неслучайно после гибели Марлинского у мыса Адлер на поиски его тела в горы командование направило Уцмиева, но, к сожалению, он был раскрыт и едва не погиб.
– Меня поражает, как человек, еще в отрочестве покинув отчий дом, попав в совершенно иную среду, овладев европейскими языками, обогатившись их культурой и философией, сохранил в себе преданность отчему краю, своей вере?
В 1852 году, будучи уже в звании полковника, управителя Карабахского ханства, Хасай Уцмиев совершил хадж в Мекку. Кстати, в Азербайджане не очень охотно вспоминают, а если даже вспомнят, то небрежно и вскользь, что некогда Карабахом правил дагестанец, взявший в жены дочь последнего шушинского хана красавицу Натаван. Кроме природной красоты Натаван обладала поэтическим даром и неплохо рисовала. Ее памятник в Баку является постоянным местом паломничества огромного количества туристов. Тогда вместе с Хасай-ханом в Агдам и Шушу переселились многие кумыкские уздени. Среди них был и Абдул-Гамид Гаджибеков из Аксая, ставший управляющим при ханском доме. Он женился на местной девушке Ширинханум Аливердевой, бывшей в прислужницах у молодой ханши Натеван. У Гаджибековых родилось трое сыновей, средний из которых, Узеир, через много лет станет всемирно известным композитором.
В эти годы в жизни Хасая произойдет случай, который потом сыграет трагическую роль в его судьбе. В Тифлисе у князя Ираклия Грузинского в обществе многих гостей, когда зашла речь о записках Ростислава Фадеева, в которых известный своими нелестными высказываниями в адрес мусульман Кавказа генерал в неподобающих тонах рассуждает об исламе, Хасай Уцмиев громко, во всеуслышание, заявил: «Иметь такое суждение и письменно заявлять об этом способен только каналья. Я готов повторить это ему в лицо при свидетелях». Генерал Фадеев вызова не принял, вмешался наместник, и дело как будто бы было спущено на тормозах.
– Как я понимаю, именно с этого момента начинаются гонения против Уцмиева, и он попадает в опалу?
Это был лишь повод. Трагедия заключалась в том, что он, лишь перевалив за пятый десяток лет жизни, вдруг осознал, что все его труды, грезы, страдания были напрасны. Вместе с владычествующим элементом на его родину, после стольких лет кровопролитной войны, стоившей неимоверных жертв, лишившей кавказские народы лучших, достойных сил, пришли не успокоение и мир, а гнет и несправедливость. В создавшейся ситуации он находит себя «вредным самому себе, бесполезным народу и властям». И просит у наместника Кавказа разрешения удалиться вместе с семьей в Турцию. В одном из своих писем начальнику и главнокомандующему войсками в Терской области М. Лорис-Меликову Хасай-хан пишет: «С общим умиротворением края наступил новый период, который, не скрою, по прошествии последних лет меня тревожит… Я не намерен угрожать или бравировать, впадая в пошлость. Я не дипломат и краток в изложении, но это не означает, что меня можно сбить с пути моего». Тут же в Тифлис на имя наместника идет депеша. «Письма Уцмиева, в которых он в крайне дерзких, непочтительных выражениях объясняет причины, побуждающие его на переселение в Турцию, не могут быть оставлены без последствий. Образ мыслей и поступки князя Уцмиева зловредны и достигли в настоящую пору крайних пределов, нетерпимых более по дурному влиянию, которое может иметь на его соплеменников».
Последствия ждать себя долго не заставили. Его вызвали в Ставрополь, а оттуда под надзором полиции препроводили в Воронеж, прежде лишив генеральского звания и наград. Спустя пять месяцев, в апреле 1867 года, в канцелярию наместника Кавказа пришла телеграмма из Воронежа: «Князь Хасай-хан умер после непродолжительной болезни». Истинные обстоятельства гибели Хасая Уцмиева, к сожалению, до сих пор остаются тайной.
