Заболевания глаз для человека, может быть, и не самые опасные, но качество жизни подорвать им вполне под силу. Сложно представить, каково это – не видеть лица любимых людей, не иметь возможности жить самостоятельно, радоваться простым мелочам. Современные технологии позволяют врачам возвращать зрение даже самым, казалось бы, безнадежным пациентам.
О том, как сегодня работают офтальмологи, мы говорим с заведующей офтальмологическим отделением Медицинского центра имени Р.П. Аскерханова, заслуженным врачом РД высшей категории Ирадой Багаутдиновной Ярахмедовой.
Виолетта РАТЕНКОВА
– Ирада Багаутдиновна, сколько лет Вы уже работаете в офтальмологии?
– Да уже почти четверть века. Много лет работала в глаукомном отделении Республиканской глазной больницы, потом в Каспийском центре микрохирургии глаза, и вот теперь перешла по приглашению Гамида Рашидовича Аскерханова в его Центр.
– Какие самые сложные оперативные вмешательства проводились офтальмологами больницы в то время, когда начинали, и как вы работаете сейчас? Можно ли говорить о каком-то серьезном прогрессе в офтальмологии Дагестана?
– Вся та патология, которую мы лечим сейчас, лечилась и тогда, но это были другие подходы, более травмирующая хирургия, другие расходные материалы. Я застала этап, когда офтальмология уже перешла на микрохирургический уровень. Мы начинали работать под микроскопом, но операции тогда делались разрезом, который составлял шесть миллиметров. Представьте, площадь глаза и разрез в шесть миллиметров – это достаточно большая травма. Катаракту удаляли через этот разрез целиком, потом накладывали швы. При хорошем навыке операция длилась 20-25 минут, пациент как минимум неделю находился в отделении – ему необходимо было снять швы, если они не рассасывались. А сейчас операция по замене хрусталика выполняется через прокол и длится около восьми минут. На следующий день мы отпускаем пациента домой. Что касается отслойки сетчатки, то оперировалась она одним-единственным способом – накладывался пломбирующий материал снаружи глаза; если же внутри глаза были какие-то проблемы со стекловидным телом, мы не могли ничего сделать. Сейчас, когда мы переходим на микроинвазивную хирургию, у нас больше возможностей, чтобы подобрать наиболее оптимальный вариант лечения.
– Помогает ли сегодня опыт, приобретенный тогда, когда операции делали через разрез?
– Конечно, молодым хирургам, которые учатся сразу работать через прокол, сложнее – они теряются, когда возникают осложнения. К нам в больницу в основном едут пациенты с осложненной катарактой, тяжелой, застарелой. В этих случаях, владея разными методиками, нам легче выходить из непредвиденных ситуаций. Стабильный хирург не тот, у которого никогда не бывает осложнений; зачастую это даже не от хирурга зависит, а от пациента, от особенностей его организма. Но есть прогнозируемый результат, и этой планки мы стараемся придерживаться, потому что в конце лечения пациент должен обрести зрение.
– Можно ли говорить о том, что инвалидизации по зрению сегодня становится меньше?
– Да, скорее всего, можно так говорить, потому что больше стало способов, методов, как хирургических, так и терапевтических, позволяющих если и не вернуть 100-процентное зрение, то хотя бы дать человеку возможность как-то существовать, обеспечивать себя, улучшить качество жизни. К сожалению, есть несколько заболеваний, с которыми очень сложно бороться; бывает, делаешь все, но пациент теряет зрение или сразу, или через несколько посещений, несколько операций. Многие наши больные требуют гарантий перед операцией, но врач не волшебник. Особенно актуальна эта проблема у больных с сахарным диабетом – его последствия сегодня на первом месте по слепоте. Диабет – очень сложное заболевание, при нем страдают практически все органы, а в глазу даже маленькое кровоизлияние может иметь серьезные последствия.
– На лечении диабетиков сейчас делается какой-то особый акцент?
– Не столько на лечении, сколько на профилактике. Лечение диабетиков – это постоянное наблюдение за сетчаткой. Вести скрининг, постоянно отслеживая изменения, вовремя сделать лазерную коагуляцию сетчатки, чтобы предупредить рост «нехороших» сосудов, которые впоследствии лопаются, своевременно медикаментозно поддержать пациента совместно с эндокринологами. Все это обходится в два, а то и в три раза дешевле, чем операция. Конечно, сахар крови должен быть под контролем, без этого наше лечение идет впустую. Сейчас появились дорогостоящие препараты, которые наши пациенты получают в стационаре по программе высоких технологий, потом мы их длительно наблюдаем, проводим коррекцию, чтобы не доводить до осложнений. Но все равно есть такие пациенты, которые приезжают в очень запущенном состоянии.
– Какие технологии хотелось бы еще освоить и внедрить в отделении?
– Наверное, реконструктивную хирургию, которая даст возможность помогать людям с такой патологией, как помутнение роговицы и стекловидного тела. Таких пациентов не так много, но тем не менее. Будущее – это 3D-лазер: он четко делает все разрезы, ровно вскрывает, ясно разделяет. Это и рефракционная хирургия. Новинок много и в хирургии, и в диагностике, но оборудование в офтальмологии очень дорогое, особенно теперь. Поэтому я очень рада, что в нашем центре вовремя успели его обновить.
– Откуда Ваша увлеченность такой, можно сказать, ювелирной работой – микрохирургией глаза?
– Специалист обязательно должен быть увлечен своей работой, иначе нельзя. В медицину я вошла уже в детстве – моя мама тоже врач, акушер-гинеколог. Помню, как часто ее экстренно вызывали на работу во 2-й махачкалинский роддом. До последнего дня моя мама, Умукусум Абдурагимовна, в любое время дня и ночи, и даже в праздничные дни, выезжала на помощь к своим пациентам. Отец, человек военный, полковник, который тоже служил и знает, что такое подняться по тревоге, и тот немало возмущался. Несмотря на уговоры мамы, я намеренно не пошла в гинекологи – хотелось работать в более спокойном режиме, например, в офтальмологии, где, операции, как правило, плановые. В общем, я подошла к вопросу выбора медицинской специальности практичнее, чем мама. И еще, у нас, лакцев, как Вы знаете, это в крови – умение делать тонкую ювелирную работу. Вы, наверное, заметили, что зачастую ювелирами, часовщиками, лудильщиками работают представители лакского народа… Вот и мне понравилось, как офтальмологи мельчайшими инструментами, почти не шевеля руками, делают операции.
Я люблю свою работу, мне нравится получать положительный результат, и меня радует осознание того, что это дается лишь хорошему хирургу, который не только руками работает, но еще и головой! Нам, кстати, приходится еще ногами работать, – улыбается Ирада Багаутдиновна, – левая нога стоит на микроскопе, ею мы двигаем микроскоп в нужное место, увеличиваем изображение, меняем фокус. Правая нога отвечает за 2D- линейный контроль: врач должен уметь работать и ультразвуком, и вакуумом. Современные операции на глазах – это как игра одновременно на нескольких инструментах. Я видела раньше таких виртуозов в цирке, они назывались «музыкальные эксцентрики».
– Что в целом Вы могли бы сказать о профессии врача? Всем известно, что проблем в медицине хватает.
– Во все времена хорошие врачи пользуются уважением и любовью, это я усвоила уже в детстве на примере своей мамы, которую и сегодня с теплотой и признательностью вспоминает старшее поколение горожан. Конечно, проблем у нас много. Не на все хватает денег, но пациенты этого не знают и знать не хотят. К примеру, когда я работала в страховой государственной медицине, приходилось регулярно отвечать на жалобы, а это отнимает очень много времени. Надо понимать, что ни один врач никогда по собственной воле не навредит пациенту, потому что врачи в большинстве своем – очень амбициозные люди. Любая ошибка – личная драма для врача. Мы лечим всех абсолютно одинаково, потому что есть авторитет врача, и он нарабатывается годами. Для нас нет разницы, пришла бабушка или бизнесмен: хирург положил на лицо пеленку – перед ним только глаз. Всегда приятно, когда пациент говорит: «Спасибо, я вижу!».
А что касается зарплаты: если врач работает и имеет хорошие результаты – он зарабатывает. Многие работают в государственных медучреждениях и в частных медцентрах. Хороший врач – нарасхват! Еще раз повторюсь: для каждого пациента есть прогнозируемый результат, и если он у хирурга ниже, чем ожидалось, есть два варианта: или он устраняет недочеты в своей хирургической технике, или он не занимается хирургией вообще. Еще как вариант: он выполняет только простейшие операции – это мое требование.
У нас в глаукомном отделении республиканской больницы был конвейер, и чтобы он постоянно работал, мы должны были работать с минимальным количеством осложнений. Но бывало, что в ворохе отчетов, заявок, массы документов и в плотном операционном режиме, действительно, не всегда хватало времени на пациентов. Нередко они чувствовали нехватку общения с врачом, да и нам хотелось бы уделять им больше времени; я не говорю уже об отработке новых методик, о научной деятельности… Вместо этого врач вынужден заполнять кучу бумаг. Потом параллельно оформлять электронный вариант истории болезни, потому что оплачивается медицинская услуга, а не качество… Какую-то закорючку не поставил в истории болезни – страховая компания просто снимает деньги, в итоге страдает и больница, и доктор. В этом плане работать в коммерческом медицинском центре эффективнее.
– Как Вы отдыхаете после такой напряженной работы? Да и пациенты в Центре непростые...
– Моя отдушина – моя семья: муж, сын, внуки. Но в длительные праздничные дни понимаешь, как не хватает работы, и уже начинаешь скучать по ней.
– В заключение хотелось бы услышать какие-то советы нашим читателям от врача-офтальмолога.
– Рекомендации пациентам я могу дать только такие: если у вас возникли проблемы с глазами – любой дискомфорт, помутнение, вспышки, искры – обращайтесь к квалифицированным офтальмологам. Не нужно надеяться на чудодейственные очки или капли, которые рекламируют на ТВ. Глаза наши – это часть мозга, вынесенная на периферию, сложная биофизическая система, там много различных структур, которые могут пострадать. Со зрением лучше не шутить! Поэтому даже небольшое изменение в состоянии должно быть обследовано врачом. Желаю всем здоровья!
