«Разве я умею рассказывать?» – скромно спрашивает Суна Раджабова, известная мастерица-ковровщица из села Лака Хивского района, что расположено у реки Чираг-чай.
«Ковры ткут молча, тут слова не нужны, если только мелодию вывести, чтобы работа спорилась. Вот мой супруг, журналист и юрист, как петли на спицы, нанизывает слова. Он такой узор из слов ткёт, что заслушаться можно!» – сразу переадресовала мои вопросы Суна Агабалаевна Раджабова своему мужу Саади Дадашевичу. Не столько о своей работе, сколько о большой и дружной семье хотелось ей говорить в этот день, а еще больше – слушать, как рассказывает об их жизни ее Саади.
Тему беседы легко подхватил ее супруг, сидящий рядом с женой, как на посту. Он начал свой рассказ с того, что они – Суна и Саади Раджабовы – в прошлом году отметили свой золотой семейный юбилей – 50 лет совместной жизни.
– Дом на Кавказе, а особенно в Южном Дагестане, начинается там, где расстелен ковер. Даже если вокруг выжженные суровые горы, и вездесущая пыль висит зыбким облаком над саклями, а тяжелое солнце, как расплавленный свинец, заливает окрестности, – не без пафоса начал глава семьи Раджабовых. – И на больших мануфактурах, и в горных аулах ткачихами становились совсем маленькие девочки с проворными руками, внимательными глазами и огромным, на всю жизнь, запасом терпения. Они знакомились с ткацким станком в таком нежном возрасте, когда их сверстницы еще играли в куклы.
– У табасаранцев считалось, что девочка, как только пару раз сходит с мамой на родник, уже может сесть за станок и начать ткать ковер. Она училась ремеслу под присмотром матери, вплетая свои первые нити в общий узор, – включилась Суна Агабалаевна, припоминая, с чего начался ее путь к искусству ковроткачества, которое, как утверждает героиня повествования, есть мастерство, помноженное на скорость.
– Если девушка безошибочно выплетает орнамент по эскизу, если ее фантазия рождает собственные ковровые узоры, если под ее руками за каких-нибудь два месяца расцветает прекрасное изделие, то наградой ей становятся слава искусной ткачихи и хороший заработок, – поясняет мастерица.
Мы как-то писали, что в табасаранских семьях очень рады рождению дочери, потому что она уже по факту рождения считалась мастерицей, которая всегда заработает для семьи деньги.
Суна Раджабова утверждает: жизнь табасаранской женщины-ковровщицы похожа на ковер, что она соткала для себя. Она течет размеренно, как время, и с каждым узелком и стуком колотушки, как бы отбивающей секунды на часах, тускнеет зрение, бледнеет румянец, белеют косы.
По ее словам, все меньше остается мастериц – молодежь выбирает другие профессии. Производство ковров на фабрике в ее селе Лака прекратилось еще в начале 90-х. Ковровщица опасается, что совсем скоро традиционное ремесло табасаранок, которое уже приобрело статус декоративно-прикладного искусства, исчезнет совсем.
– Кое у кого еще остались в домах ткацкие станки. Мастеров – изготовителей рам-станков – не осталось совсем. Сегодня молодые девушки не умеют и не хотят учиться старинному промыслу. Их уже не заставишь сделать даже узелок, – сокрушается собеседница, передовик производства, которая получила свой высший 5-й разряд еще в молодости на фабрике.
Она переживает, что в Хивском районе осталось всего два ковровых цеха, и еще несколько – в Табасаранском. Да и ковры уже не пользуются такой популярностью, как в былые времена.
А ведь ковры в Южном Дагестане ткали издревле! Существовали старинные ремесленные династии и позже, на больших фабриках.
– Технология ковроткачества не изменилась со времен Средневековья. У нас ткут, как в эпоху Сефевидов (правителей государства на севере Ирана начала XIV века. – В.Р.), – профессионально и даже по-научному просветила нас ветеран ковроткачества.
– Пряжа у табасаранских ткачих с древних времен была всегда под рукой – она всегда «паслась» неподалеку от села, – смеется Саади. – Дважды в год, весной и осенью, в горах слышно громкое блеяние. Это овцы так прощаются со своими кудряшками. Стричь шерсть – мужское занятие. Женщины же с помощью веретен превращают ее в маленькие, похожие на осиные гнезда, мотки пряжи.
Сегодня, как и сотни лет назад, на раму туго и плотно, одна к другой, натягивают нити. Затем так же плотно переплетают их по горизонтали другими нитями, как будто штопают носки. Получившаяся сеть – это килим, основа любого ковра. Ряд за рядом, обвивая каждые две нити, на килиме вяжутся узелки, по-разному – в зависимости от региона, местных традиций и личных предпочтений мастерицы.
Самый большой в жизни Суны ковер был размером два на три с половиной метра, а традиционный размер табасаранского ковра – метр и сорок сантиметров на два с половиной метра. Сколько всего она соткала ковров? Суна никогда не считала, но приблизительно не менее двухсот – это подсчитал Саади Дадашевич.
В былые времена наличие ковров в доме говорило о достатке и благополучии семьи. В Дербенте на «ковровом базаре» у древней стены, что спускается с горы к морю от цитадели Нарын-Кала, всегда можно купить ковер ручной работы – одну из немногих вещей современного интерьера, которая, как и в прежние времена, покупается нечасто и надолго. Каждый квадратный метр табасаранского ковра стоит от 7 до 12 тысяч рублей. Сегодня старые мастерицы ковры ткут только под заказ. Три-четыре ковровщицы договариваются и работают вместе. Над одним большим ковром мастерица работает около трех месяцев.
– Для каждой дочери в приданое Суна соткала по большому табасаранскому ковру и по сумаху, а также по две дорожки и по шесть диванных подушек, как и полагается у табасаранцев, – похвалился супруг мастерицы.
На вопрос, а что же табасаранские мужчины делали в селе, пока женщины ткали ковры, зарабатывая деньги для семьи, Саади Дадашевич ответил, что парни работали все больше на подсобных работах в колхозе. А те, что расторопнее, выезжали на заработки на Север.
Сам супруг Суны отучился в Махачкале в художественном училище имени Джемала, служил в армии в Литве, вернулся в Дагестан и поступил в ДГУ на юрфак. Работал в правоохранительных органах.
Саади Дадашевич был завидным женихом в селе и выбрал себе лучшую невесту – трудолюбивую красавицу 19-летнюю Суну. Жених и невеста впервые встретились у родника только после того, как он засватал Суну. Саади пришел с букетом цветов, что совсем не было принято на селе. Так романтично и началась их история любви и семейной жизни, которую они сберегли на протяжении полувека.
– Саади всегда рядом со мной. Он очень надежный человек! Его крепкое плечо я чувствую все эти 50 с лишним лет, – не без гордости говорит Суна Агабалаевна.
Почетный ветеран МВД России, наставник молодежи, Саади Дадашевич после выхода на пенсию по выслуге лет всерьез занялся журналистикой. Находясь на службе, он издавал ведомственную газету, потом писал в районный еженедельник и в республиканскую газету «Зори Табасарана». Журналистские способности и навыки юриста от отца передались и детям.
Всего в семье Раджабовых шестеро детей. Четыре дочери – Фируза, Джамиля, Испет, Барият, и двое сыновей – Умалат и Далгат.
Научились дочери традиционному ремеслу ковроделия от мамы, да и разъехались, впрочем, как и сыновья. Сегодня дети Раджабовых живут и работают в Махачкале и Каспийске, а самый младший уехал в Краснодар. Женат на кубанской казачке. В день свадьбы младшего сына Саади пошутил, произнося тост. Он сказал: если она становится табасаранской невесткой, то обязана подарить своему мужу не менее пятерых детей, чтобы их пара стала среднестатистической табасаранской семьей. Наказ казачка выполнила!
– Есть среди моих детей и юристы, и журналисты, и врачи, – продолжает Суна Агабалаевна, потом немного грустнеет. – Наше родовое горное гнездо Раджабовых в селе Лака пустует в зимний период до самого лета. Но летом жизнь возвращается! Съезжаются все наши дети и внуки, часто вместе с друзьями!
Так большая дружная семья Раджабовых соблюдает и сохраняет добрую традицию предков: не оставлять надолго, не покидать родительский дом.
Виолетта Ратенкова
