Недавно меня попросили перевести на русский язык воспоминания дагестанца – участника войны, который попал в плен и прошел концлагерь в Германии, потом – еще и лагеря на родине... Каково же было мое удивление, когда я, с трудом разбирая записи на аварском языке в старой пожелтевшей тетради, увидела в ней страницы с воспоминаниями о художнике Халилбеке Мусаясуле, который спас этого человека и всемерно поддерживал вплоть до его возвращения на родину. До этого я и не знала, что Мусаясул, пользуясь своим авторитетом, активно помогал военнопленным соотечественникам и многих освободил из лагерей. Помню, никак не могла разобрать одно слово в тетради. И только позднее, прочитав воспоминания его вдовы и исследования биографов художника, я поняла, что это слово было "Мушка" - псевдоним Мелани....
Х. Мусаясул – один из тех горцев, кто прославил Дагестан на весь мир. В 1913 году после 1 курса Тифлисского училища изящных искусств талантливого студента направляют учиться в Мюнхенскую художественную академию живописи. Но в начале первой мировой войны Халилбек, прервав учёбу, возвращается домой и иллюстрирует с Евгением Лансере литературный журнал «Танг-Чолпан» («Утренняя звезда»), издававшийся с 1917 г.
В 1919 г. во Владикавказе прошла первая выставка картин художника. Решением Комиссариата народного просвещения Дагестана в 1920 г. он был назначен заведующим отделом внешкольного образования и искусства. Затем он снова уезжает в Мюнхен и, окончив академию, остается в Германии. Популярность его растет, работы выставляются в лучших музеях и галереях Европы.
Художник был знаком и дружил с Её Высочеством принцессой Австро-Венгерской, с Её Высочеством принцессой Баварской Людвигой, со многими другими женщинами. Биографы пишут, что Её Высочество Принцесса Египетская Милекки любила. Она выхлопотала ему персидское дворянство и паспорт.
Но сердце Мастера выбрало другую. В 1940 г. художник женился на баронессе Мелани Оливии Юлии фон Нагель. Отец Мелани – немец, генерал-майор, мать – американка. Мелани знала 4 языка, была человеком творческим – поэтом, музыкантом, интересовалась историей, в том числе Кавказа. Она стала Музой, другом, помощником для Мастера, воплощением Женственности. Мусаясул называют мастером женского портрета. Художник создал галерею замечательных образов, в том числе горянок. Образ Мелани – удлиненный овал лица с большими глазами – узнается в портретах многих женщин с его полотен.
В годы войны благодаря художнику и его сподвижникам через Международный Красный Крест из немецких лагерей были освобождены тысячи соотечественников. «Позором человечества» называет он в одном из писем фашизм.
После войны чета Мусаясул переехала на родину матери Мелани в США и поселилась в Нью-Йорке… Художник ушёл из жизни в 1949 году, похоронен в г. Бетлехем штата Коннектикут. Работы его хранятся в музеях многих стран мира.
Мелани через некоторое время стала монахиней и под именем Матери Жероме жила в монастыре под Нью-Йорком. Она издала свою поэтическую книгу «Вещи, которые нас окружают», книгу переводов «Элементы».
Согласно последней воле мужа Мелани передала его работы и реликвии в дар дагестанскому народу. Летом 1990 г. по приглашению Мелани в столицу США ездили братья Мусаевы, племянники художника, и привезли оттуда картины, дневники, письма, фоторепродукции. Была переиздана в переводе С. Гаджиевой автобиографическая книга Мусаясул – «Страна последних рыцарей».
Мелани (Мать Жероме) прожила 98 лет.
Предлагаем нашим читателям воспоминания Матери Жероме о Халилбеке Мусаясуле, которые были записаны, переведены и опубликованы М. Дугричиловым в интернете, в Живом Журнале http://murtazali.livejournal.com/112948.html.
Гульнара Асадулаева
Мать Жероме
(баронесса Мелани Оливия Юлия фон Нагель)
Воспоминания
В первую очередь мне хотелось бы сказать, что Халил и горячо любимый им Дагестан – всегда со мной. Я научилась понимать и любить Дагестан благодаря рассказам Халила о его истории, обычаях и традициях, и, конечно, благодаря всем его картинам, изображающим эту землю и ее людей. Я была совершенно окружена этой культурой. Я хочу рассказать о тех местах, где мы вместе жили, и о той жизни, которую разделяли. О тех качествах, которыми обладал Халил, идущими, несомненно, из его юности – все то, что он вобрал в себя в Чохе, чему научился у своих родителей и братьев, о том, что он никогда не забывал, о чем говорил и чему научил меня...
...Сейчас я расскажу о том, где мы жили. Вначале жили в Мюнхене. Мы поженились в 1940 году, в начале Второй Мировой Войны. Я переехала к Халилу в Мюнхен, где он учился и работал. До этого я жила со своей семьей в Италии, недалеко от Флоренции. Когда мы поженились, Халилу было 44 года, мне – 32.
Мы поселились в студии Халила, состоящей из двух больших комнат с наклонными, смотрящими в небо окнами. В одной комнате было все необходимое для живописи Халила, в другой – все необходимое для моей работы, учебы и писания. В это время я изучала историю Кавказа и археологию.
Недалеко от нас была государственная библиотека, где я брала большие книги. В эти дни Халил по утрам рисовал, я работала в своей комнате. Люди приходили позировать для портретов. Халил был замечательным портретистом. Я думаю, что в мире до сих пор много написанных им портретов.
Я не помню, кем были многие из этих людей. Он работал очень спокойно. Это удивительное спокойствие он принес с собою из своей страны. Оно заключалось в уверенности в себе и в то же время открытости по отношению к другим. Он был самым гостеприимным человеком, отличным танцором. Иногда мы танцевали лезгинку, которой я выучилась от него. Он рассказывал мне о своей родине.
По мере того, как он писал книгу, он рассказывал мне удивительные истории. И когда кто-нибудь приходил – любой неожиданный гость – Халилу всегда было чем с ним поделиться. Он обладал спокойной внутренней силой и в своей жизни, во всей своей сущности он всегда находился на родине, где бы он ни был. И это чувство внутренней уверенности было его подарком всем окружающим его людям.
И у него, и у меня в Мюнхене было много друзей. В начале войны еще продолжались концерты и театральные представления, но только в дневные часы. По вечерам уже начиналась бомбежка. В нашем доме был подвал, где укрывались мы и наши соседи с других этажей. Все еще было довольно спокойно. Необходимо было лишь соблюдать осторожность, занавешивать наши большие окна черными шторами, чтобы снаружи не было видно огня. Ночи были тихими и спокойными. И именно по ночам ощущалось абсолютное спокойствие Халила, потому, что он находился на родине. Он никогда на самом деле не покидал своей страны. И возможно самым лучшим из вынесенного им оттуда было его образование. Это ощущение нелегко полностью передать. В Мюнхене люди приходили к нему в студию в поисках спокойствия, и во время войны это было великим даром.
Затем мы переехали за город. Время от времени нам было необходимо покидать город. На берегу озера Стамберг была деревня Амбах. Я знала это место задолго до своего замужества. Это тихая деревня. Гостиницу содержала очень приятная семья. Время от времени мы приезжали туда. Однажды мы услышали ужасный собачий вой – к дереву была привязана несчастная собака. Эту собаку привели с собой беженцы. (В это время север Германии и Силезия уже подвергались бомбардировкам). Беженцы не знали, как поступить с этой собакой, и я взяла ее к нам. Это был норвежский сеттер. Халил назвал его Чор. Мы взяли его с собой в Мюнхен. Чор очень боялся ночных сигналов воздушной тревоги. Мы решили переехать из Мюнхена в Амбах. Мы взяли с собой кое-что из мебели. Хозяин гостиницы предоставил нам старый чердак, и мы поселились в Амбахе. Студия Халила находилась неподалеку. Халил продолжал рисовать, а я продолжала писать.
И наконец, война начала подходить к концу. Открылись ворота лагерей. Из рабочих и концентрационных лагерей длинными вереницами выходили люди. Мы пытались сделать все, что от нас зависело. Однако деревня не справлялась с наплывом людей. Война завершалась, Мюнхен был разрушен, к нам приближалась американская армия, несущая с собой облегчение и освобождение. По просьбе деревни мы с Халилом обратились за помощью к ближайшему американскому гарнизону. Они прислали нам помощь. Начиная с этого момента мы находились в связи с различными американскими гарнизонами в Мюнхене и в деревнях. Они всегда оказывали нам необходимую помощь. Я познакомилась с сотрудниками ООН, оказывающими помощь лагерям с так называемыми «перемещенными лицами», куда нас часто приглашали. И мы увидели, как люди всех народов сумели превратить эти лагеря, располагавшиеся в основном в старых военных бараках, в жилые дома.
В какой-то мере это было прекрасное время, мы научились видеть в людях лучшее, а иногда, я должна заметить, и довольно пугающие вещи. В конце войны, когда все успокоилось, мы решили, что я вернусь в Америку, а Халил последует за мной. В 1945 году я уехала в Нью-Йорк, в 1946 году приехал Халил. Вначале мы жили в маленькой квартирке в Нью-Йорке. Потом мои друзья предложили мне бревенчатый дом на их земле, построенный по моему проекту. Мы прожили некоторое время там. Потом мы вернулись в Нью-Йорк. Со мной были мои сестры, Халил начал писать портреты. Мы встречались с друзьями, с кавказцами, со всеми, кто жил в Нью-Йорке и его окрестностях. Там было место под названием Алла Верде, где кавказцы могли встречаться и вспоминать обо всем.
А потом Халил заболел. Мы положили его в больницу. У него была прекрасная комната с видом на реку Гудзон. Больница предоставила мне комнату, и я могла находиться рядом с ним. Однажды он держал в руках журнал с изображением Кавказских гор на обложке. Я посмотрела на него – и он не дышал, он умер. Доктора не могли в это поверить. Впоследствии они сказали мне, что у него было большое сердце, каким обладают жители гор или атлеты. И от всех волнений и печалей и перемены атмосферы его сердце остановилось. Наши кавказские друзья позаботились о том, чтобы его похоронили по традициям.
Я помню, как мы похоронили его, завернутого в белый саван, на небольшом кладбище в Шароне, где я позднее поселилась. Это были прекрасные похороны, на которые пришли все друзья. Когда-то, проходя по этому заросшему деревьями кладбищу, он сказал: «Здесь – как дома». И оно превратилось в дом. То, что осталось от Халила – это его прекрасные картины, некоторые из которых вам известны, его наброски. Я сохранила и отдала все то, что уцелело от бомбежки – не столько в Мюнхене, сколько в других местах. Его большое полотно, изображающее Шамиля, находилось в железнодорожном вагоне, и было уничтожено бомбой.
Однако то, что осталось от Халила, та память, которую я хочу о нем передать и сохранить, это то, что он действительно был рыцарем, и он выучился этому рыцарству в своей стране. Он был сыном высоких гор, и это никогда его не покидало. Где бы Халил не находился – он всегда был дома, и этим домом был Дагестан. Я разделяла с ним это чувство, оно остается со мной.
Сейчас я нахожусь в монастыре. Халил был хорошим мусульманином, я была, я надеюсь, хорошей христианкой. И у нас был общий Бог – Бог сострадания и справедливости и особенно – красоты. А красота достигается только с помощью чувства родины и равновесия, которым обладал Халил. Он любил красоту, и красота окружала его повсюду. И это то, что я бы хотела передать вам о нем. Чтобы вы помнили, что его жизнь заключалась в сообщении людям красоты, памяти о своей земле, о своем детстве, о своем отце и о прекрасной матери, о его семье, его братьях. Это – то, что я хочу сказать всем слушателям, среди которых, возможно, есть члены его семьи. То, что я хочу оставить на память Дагестану. И еще я хочу сказать, иншалла – если Бог
этого захочет – мы встретимся снова.
