РАССКАЗ САНИНСТРУКТОРА
ПОЛИНЫ СМИРНОВОЙ
Бой затих. Всё изранено поле.
До войны, видно, было раздолье
Для тяжёлых и спелых колосьев –
Щедрый дар людям делала осень.
Но теперь времена-то другие:
Урожай собирают могилы,
Смерть расставила крепкие сети,
Бьют наотмашь свинцовые плети.
Я – из Нарвы. Полина Смирнова.
Санинструктор. Я снова и снова
От страданий и боли спасаю,
Смерть в неравной борьбе побеждаю.
Сил уж нет, но тащу я солдата
До далёкого медсанбата.
Обожжён и сгорела вся форма,
Волдыри набухают у горла,
Да ещё и прострелены ноги –
Тяжело мне одной без подмоги...
«Доживи, дотяни, дотерпи!»
Каждый шаг – километры пути.
Слив из фляжки последний глоток,
Положила на губы платок,
А с кровавых запекшихся губ
Прозвучало чуть слышно: «Зер гут!»
Боже мой!Я фашиста спасала,
И собою его закрывала
Под снарядами, пулями... Страшно...
Я спасала фашиста напрасно!
Погубили семью мою немцы:
Мать и брата угнали в Освенцим,
Со свекровью мой сын в Ленинграде...
Угасают в немецкой блокаде.
Муж безвестно пропал подо Ржевом,
И погиб мой отец в сорок первом.
Я убью ненавистного фрица –
Не одной нашей кровушке литься!
Словно облачко тихо скользнуло –
Мать фашиста в глаза мне взглянула:
Прядь седая, сама бестелесна.
Здесь, в крови и дыму, неуместна.
Одну руку над сыном склонила
И на миг от войны заслонила,
И любовью своей обернула,
А другую – ко мне протянула.
Лишь глазами молила, молчала...
Сердце матери только кричало!
Ведь сердца матерей всего мира
Боль за наших детей примирила.
Тяжкий выбор. Цена здесь другая,
Не земными плывёт берегами.
Положила его я повыше –
Без сознанья, но всё-таки дышит.
Ночь уходит... Туман, тишина,
И немецкая речь мне слышна.
Привязала на палку бинты
И воткнула на край высоты.
Так быстрей его утром найдут,
Может, жив он останется тут.
Никому ничего не открыла.
Даже помнить себе запретила.
АФГАНСКИЕ ПИСЬМА
Из писем матери и сына
Здравствуй, мама!
Как часто в Афгане мне снится,
Что по нашему лугу иду босиком,
И журчит так спокойно в овражке криница,
А земля будто пахнет парным молоком.
Сыночек, родной, твои письма сегодня читала –
Строчку каждую помню из них наизусть.
Ты, сыночек, мне пишешь так редко и мало...
Ты пиши – я молчания больше боюсь.
А у нас здесь весна, расцветают тюльпаны,
И колышут ветра это море цветов,
На вершине – снега, а в пустыне – барханы,
Всё как будто застыло на срезе веков.
А у нас ещё снег, только старого тополя ветки
Ветер рвёт и бросает на скользкий порог.
Из центральных газет вырезаю заметки,
Вдруг мелькнёт про тебя там хоть
несколько строк?
Знаешь, мама, колодец я наш вспоминаю,
Той прохладной воды мне б напиться сейчас!
Я верблюжью колючку кипятком заливаю,
И лишь фляга одна – весь дневной мой запас.
Мой родной, я так много тебе написала,
Жду ответ, а его почему-то всё нет.
В сельсовет я ходила и там узнавала.
Может быть, затерялся на почте ответ?
Ты не плачь, потерпи ещё самую малость,
Я ведь знаю, считаешь и ночи, и дни.
До приказа сто дней мне всего-то осталось!
Ты, родная, не плачь, пробегут и они.
Ты послушай, сынок, я прошу тебя снова,
Если очень устал или тяжко писать,
Напиши мне всего лишь одно только слово,
Что ты жив – и мне легче тебя будет ждать.
ЗДРАВСТВУЙ, МАМА!
Подходит к концу это лето,
Понемногу и пыль, и жара улеглись,
Не волнуйся, когда не приходит ответа,
Каждый день за меня ты, родная, молись.
Засыпаю, сынок, и встаю я с молитвой,
Целый день я шепчу, тихо Бога моля:
«Сохрани и спаси!Будь Ты сыну защитой,
И помилуй его – он один у меня...»
Вот и вышел приказ, скоро борт до Ташкента,
А потом я на поезде – прямо домой,
И останутся в прошлом войска Контингента,
И забуду в России и жажду, и зной.
…
А над миром, по-прежнему, солнце восходит,
И весной птицы гнёзда торопятся свить.
Только к матери письма теперь не приходят
И не будут уже никогда приходить...
СОЛДАТСКИЙ КРЕСТИК
Пришло письмо... Но почерк незнакомый...
И стало страшно – что же там внутри?
Так и застыла, не дойдя до дома:
– Твой сын в плену. За выкуп – забери.
Я в поезде молилась всю дорогу,
Твердила, что успею, заберу!
Болело сердце, да гнала тревогу
И задремала только поутру.
И мне приснился маленьким Ванюшка,
Как жадно молоко из крынки пьёт –
Набегается за день, сядет кушать,
Бывало, за столом так и заснёт...
Сжимала крепко узелочек белый –
Корову продала и всех гусей,
Мне вся деревня собирала деньги,
Чтоб выкупила Ваню поскорей...
Призвали в армию, я крест ему надела,
Шепнула: «Богородица-то – мать!
Спас на войне, Ванюша, крестик деда,
Ты постарайся крестик не снимать!»
Минуты, как года. Вокзал. И лица.
Писали мне, что тут и будут ждать.
Не как у нас, сухая здесь землица...
В своей стране пришлось повоевать.
Подходят. Ты такая-то? Такая...
Пойдём же, мать, здесь близко – за перрон.
Иду за ними, а душа рыдает.
Мешок в машине... приоткрыли... Он?
Он... Ваня... Но седой. Залитый кровью.
Истерзан так, что трудно и узнать.
И крестик деда брошен к изголовью –
С живого, видно, не смогли сорвать...
Журнал «Женщина Дагестана», № 10, 2014г.
