Русскому драматическому театру в этом году исполняется 100 лет, а это значит... он ещё очень и очень молод. Не верите? Вот вам цифры. Большой театр – 248 лет. Мариинка – 241 год. В общем, Русский драматический на их фоне – задорный юноша. Но это не значит, что у него нет своей истории. Здесь кипели страсти и бушевали эмоции…
Но кто расскажет о театре лучше, чем человек, являющийся его главным режиссером более 30 лет? Скандарбек Тулпаров – заслуженный деятель искусств России, выпускник Высшего театрального училища имени Б. Щукина, обладатель всевозможных театральных премий.
Ему и слово...
Начало всех начал
Еще до Октябрьской революции в Темир-Хан-Шуре были военные гарнизоны. И туда приезжали русские офицеры с женами. Представляете, как этим женам из Питера и Москвы было здесь скучно?! И они нашли для себя занятие – создали народный театр. Сами играли, дети их играли, когда немного подросли; мужья потихоньку втянулись.
А уже в 20-е гг. по России со своей труппой колесил Николай Синельников, очень талантливый, уважаемый актер и режиссер. Его сравнивали со Станиславским, понимаете? Когда он приехал в Буйнакск, чем-то его трупа местного театра зацепила. Он решил остаться здесь. Видимо, его и А.Тахо-Годи заинтересовал чем-то. И вот в октябре 1924 г. вышел указ о создании республиканского русского драматического тетра. А ровно через год открылся занавес и зрителям показали первую постановку – «Горе от ума». Синельников возглавил Русский драматический театр, который стал родоначальником театрального искусства в Дагестане. На его сцене ставились спектакли по пьесам русской и зарубежной классики.
В 1934 г. театру присвоено имя Максима Горького. По сей день остаются кумирами дагестанского зрителя артисты К. Якушев, С. Токарь, Р. Кулик-Терновская, П. Житковец, И. Карбовский, Н. Гостева, А. Захарова, А. Потапушкина, Г. Якунин, Л. и П. Коноваловы, Н. и В. Андреевы, Л. Колюжная, а в 40-е гг. здесь играли такие звезды, как И. Смоктуновский, В. Марков, Р. Маркова и др.
Крещение спектаклем
Я пришел в Русский театр в 93-м. Честно, не очень хотел. Знал, что здесь какие-то склоки, катаклизмы внутри коллектива. Здесь было восемь группировок, которые годами не разговаривали друг с другом. И у каждой группировки был свой лидер. Но раз назначили руководить театром, куда деваться? Я понимал: группировки не объединю – не будет театра. Поэтому в первый же день, когда меня представили коллективу, говорю: «Лидеры группировок, встаньте, пожалуйста». Все молчат. Не ожидали такого поворота, не знают, как реагировать. Я повторяю: «Лидеры группировок, встаньте, пожалуйста». И снова никто не поднимается. И тогда я произношу: «Раз нет лидеров, значит, нет и группировок. Тут одна группировка – русский театр. Запомните это».
В худсовет раньше принимали представителей одной из группировок. Только одной! И она становилась главной в театре. И все ждали: кого же я выберу. А я взял да сломал систему и позвал в худсовет представителей разных группировок: талантливых, соображающих людей. Мне намекнули: «Так не пойдет. Против тебя сейчас остальные объединяться и съедят». Но и я дал понять: «Я-то, конечно, сладкий, но ядовитый, можно отравиться». Ну и потихоньку я налаживал связи. Общался с каждым членом коллектива по отдельности. Узнавал, кто с кем враждует, находил способы их примирить. И через какое-то время они начали общаться друг с другом, забывая прежние распри. Но самое главное – нужно было выбрать спектакль, где все могли бы объединиться на идейном уровне. Примирения на бытовом уровне надолго бы не хватило. Нужно было новый театр создавать. И я выбрал пьесу Булгакова «Полоумный Журден». Мы начали над ним работать, и тут происходит трагедия – убивают моего близкого друга, главного художника театра Эдуарда Путерброта. Он был моей опорой. Это единственный человек, с которым я был знаком до прихода в Русский театр. И я решил посвятить спектакль ему. Закрутить всю идею вокруг образа художника, нашего Эдика. И этой идеей загорелись все актёры. И мы такую премьеру устроили! Я сразу понял – сработало! Объединились!
А ведь надо понимать, какие это было времена. На дворе 90-е, вокруг полно бандитов, людей убивали. И когда мы создали этот спектакль, ко мне прибегает секретарша и, вся в слезах, говорит: «Срочно идите в кассу». Я подумал – убили кассиршу. Да как же так! Что за изверги такое сотворили?! Бегу в кассу, а там написано: «Все билеты проданы».
Мы всегда играли при полном аншлаге. Это была наша отправная точка. И одновременно моё крещение как главного режиссера нашего театра.
Здесь русский дух, здесь Русью пахнет
Каждый национальный театр выбирает свое лицо. А лицо – это драматургия. Из репертуара должен выйти образ народа. И я понял: лицо русского театра – русская классика. Я сразу решил, что мы не должны быть просто русскоязычным театром. У нас должен быть национальный русский театр. С русским духом! У нас 50 на 50 русских и национальных актёров. Этот баланс нельзя нарушать. Пластика русского человека – это другое. И когда ты работаешь и с русскими актерами, и с актерами национальными – кумыками, лакцами, аварцами, – ты это очень чётко чувствуешь. Русский актер ни один шаг не сделает, пока ему не объяснишь, для чего он этот шаг делает. Он должен всё понять. А в наших национальных театрах я говорю: «Актер, пройдите, пожалуйста, сюда, вот через мостик, вон туда, возьмите вещь»… И он ничего не уточняет! Идет и делает. «Надо пройти, да? Ну, пройду». Я день, два работаю. А потом говорю: «Ребята, а почему вы не спрашиваете: «Для чего мы это делаем: ходим, берем вещи? Неужели вам неважно понять этот момент?» А мне отвечают: «А мы хотим через мизансцену почувствовать, чего хочет мой персонаж. Через физику». Тоже интересный подход. Но видите – совершенно другой! Каждый актер – носитель своей культуры. Кумыкский театр передает дух кумыкского народа. Аварский – аварского. И соответственно русский – русского. Но при этом надо помнить, кому он показывает этот дух. Дагестанцам. Я бы сказал, совершенно особенным зрителям. Хочешь, не хочешь, нужно учитывать определенные особенности дагестанского менталитета. Наверное, поэтому я так хорошо здесь прижился. Во мне есть этот необходимый сплав дагестанского и русского. Я рос в Сибири. Потом, после переезда, меня часто и надолго отправляли в горы, чтобы я ближе знакомился с культурой моего народа. Потом я жил в Москве, пока учился на актёра, а чуть позже и на режиссёра. В общем, всё это сложилось в то, что я понимаю русский дух и при этом имею представление, как о нём рассказывать дагестанцам.
Обошлось без потерь
Ну, и напоследок расскажу об очень важном моменте из театральной жизни Дагестана. О создании фестиваля, который вначале назывался очень длинно: «Международный фестиваль русских театров республик Северного Кавказа, стран Черноморско-Каспийского региона, ближнего и дальнего зарубежья», а сейчас просто: «Русская сцена». Мне однажды пришла в голову идея: «Нам нужен свой фестиваль». И чтобы сюда приезжали коллективы русских театров из разных стран. Одна беда: сюда не хотели ехать, боялись. Тут спецоперации, взрывы, стрельба – такое представление о Дагестане. Это был 2007 год. Ну, я и пошёл знакомиться с Юрием Соломиным, художественным руководителем Малого театра. Если уж Малый театр приедет, решил я, все за ним последуют. А Соломин мне: «Ты что? Если хоть с одним моим актером что-то случится, я же застрелюсь». Я и охрану пообещал, и пожаловался, что не будет Малого театра – не будет фестиваля, а он ой как нужен Дагестану! «Потеряем Дагестан, – говорю – нужно развитие, нужно продвигать театральное искусство!» Уломал! Ну, а кто откажется от участия в фестивале, который открывает Малый театр?
И вот назавтра все должны приехать. И тут, как назло, проходит спецоперация на Гаджиева. По всем российским каналам показывают. Мне звонит Соломин: «Ты видишь, что происходит? Как я своих отпущу?» Я говорю: «Так это же на соседней улице! На нашей всё хорошо. Пару боевиков всего было. Но наши, как узнали, что вы приезжаете, решили и их убрать».
***
Что нас ждет в будущем? Сложно сказать. Нам пока только сто лет. Это очень мало для театра. Доживем до следующего юбилея – будет видно.
Руслан Бакидов
