«Без матери нет ни героя, ни поэта». Поначалу это крылатое выражение казалось мне странным: разве кто-то вообще может появиться на свет без матери? Но я понимала: смысл цитаты глубже – она воздает дань матери, подарившей миру личность. И эта мать может испытывать не только радость, но и гордость за свое дитя.
Что же тогда чувствуют матери террористов, убийц, насильников? Ведь сами того не желая, они подарили миру зло. Но проклятые всеми жестокие нелюди для них, несмотря ни на что, дорогие и любимые дети, рождение которых когда-то было счастьем и праздником в семье. Матери кормили их грудью, ласкали; они и сейчас помнят их детские хвори и первые шаги, школьные оценки и первую любовь, их мечты и светлые планы. Все это было...
А мать мечтала увидеть праздники в жизни сына или дочери: их успехи в учебе и карьере, свадьбы, рождение внуков. Мечтала видеть их простое человеческое счастье. Надеялась, что они станут ей опорой, согреют ее старость. Но, как оказалось, не судьба. Их сыновья и дочери теперь очень далеко от матерей и мыслями, и делами, хотя тот же лес, куда они ушли, может быть близким по расстоянию, а поля сражений жестоко воюющей Сирии – далекими.
Несчастные матери прячут глаза, боясь встретиться взглядом с родственниками жертв, пострадавших от рук террористов. Содрогаются, слыша проклятия и зная наверняка, что их детей будут убивать, как зверей, представляющих опасность для общества.
Больно смотреть на кадры спецопераций, когда матери в слезах умоляют сыновей одуматься, сдаться. Какие же муки испытывают матери, когда их дети стоят перед жестоким выбором – сдаться или быть уничтоженными уже через несколько минут.
Меня, как и многих дагестанцев, потряс документальный фильм «Матери моджахедов» о женщинах, увидевших ад уже на земле. Одна из них так и говорит сыну по телефону: «Сынок, ты написал мне в записке, что встретимся в раю. Но как? Я уже горю в аду, он начался для меня на земле». Чем измерить трагедию этих женщин, ведь даже смерть их детей не вызывает у людей сострадания?!
Однажды, собираясь на соболезнование к старой знакомой, преподавателю университета, потерявшей в спецоперации сына, я услышала от соседки:
– Как ты можешь соболезновать матери террориста? Я только радуюсь, что одной гадиной стало меньше! Подумай о том, скольких бы еще этот убийца уничтожил, если бы остался жив? А его мать – что посеяла, то сейчас и жнет. Надо было заниматься воспитанием сына, а не диссертации защищать!
Я не стала отвечать своей бездушной соседке. Зачем?
Все равно не поймет. Не поймет моя соседка, что мать террориста заслуживает соболезнование вдвойне. Она скорбит по сыну, которого потеряла дважды – и тогда, когда он ступил на тропу зла, и теперь, когда его не стало. Когда ее сердце навечно похоронили в могиле заблудшего, по-своему несчастного сына.
Вспоминаются слова восточного поэта: «Куда бы ни летела пуля, она всегда попадает в сердце матери». Может, если бы сыновья понимали это, то пожалели бы своих горемычных матерей?
Сколько наших молодых, крепких ребят погибло в Сирии, пропало без вести, скрывается в других странах! Сколько молодых девушек – одурманенных невест халифата – поехали в заморскую страну за романтикой и любовью, в надежде на счастье, которое обещали им в переписке опытные вербовщики. А оказались в настоящем аду, из которого и вырваться никак нельзя! Но в еще большем аду их матери, которые не узнают собственных детей с их изменившимся сознанием и мироощущением.
– Как это могло произойти?! Моя дочь никогда не была религиозной, не молилась, не носила платок. Она пела в самодеятельности, танцевала в студенческом ансамбле, мечтала стать врачом. Что же с ней случилось? Что я сделала не так? – недоумевает одна.
– Моя дочь не могла уехать в Сирию, ничего не сказав мне, ведь мы с ней так близки! Чего ей не хватало? Все было: достаток, дом, семья. Это зять виноват, он уговорил, обманул, шантажировал детьми. А она, следуя закону шариата, поехала за мужем, – сокрушается другая.
Особенно потрясла меня исповедь одной матери, которую передал канал «Дождь». Шахла Бочкарева боролась за свою дочь Фатиму, студентку, вступившую в ИГИЛ (запрещенная в России организация), до последнего, но виртуальный вербовщик оказался сильнее: девушка, как завороженная, стремилась к нему. Шахла не раз возвращала дочь домой, запирала ее; пыталась бороться и с «идейными» вдохновителями девушки – то разбивала лобовые стекла в их машинах, то ругалась с ними, то плакала и умоляла оставить Фатиму в покое. Даже к спецслужбам обращалась, просила арестовать дочь.
– Пусть я всю жизнь буду носить ей передачи в тюрьму, чем она унесет чью-то жизнь или погибнет сама, – горько плакала женщина. Но ей ответили: пока нет преступления, не может быть и наказания.
– Я родила монстра, – в отчаянии шептала Шахла, видя как Фатима откровенно радуется взрыву самолета с российскими туристами над Синаем, резне в Париже, как хвалит действия «братьев» на своей странице в социальных сетях.
Как могут не выжечь сердце матери такие слова своего ребенка: «Вот придут братья и таких, как ты, неверных, убьют. Будут ваши головы резать ножом. Знаешь, у меня сердце даже не екнет!»
В один из дней Фатима вылезла в окно на четвертом этаже и, пробравшись на соседский балкон, ушла через их квартиру. Она пересекла три границы, чтобы в Сирии стать третьей женой вербовщика.
– Лучше умереть, чем быть матерью террориста и знать, что ты произвела на свет чудовище, – сказала Шахла корреспонденту канала, а я подумала: «Чего же стоило матери это полное безысходности и какого-то немыслимого отчаяния признание?!»
Мне рассказывали историю матери террориста, которая, не сумев повлиять на сына, сама донесла на него, собиравшегося взорвать гостиницу «Ленинград» в нашем городе. Рассказывали о том, как мать террориста-смертника покончила с собой, узнав в телесъемке спецоперации среди убитых своего сына. Смотришь телеэфиры, где несчастные матери встречают осиротевших в Сирии внуков – и сердце обливается кровью от жалости к ним. Легко винить их, говорить, что они воспитали убийц и нелюдей. Я не оправдываю упущения матерей в воспитании их детей, но ни за что не поверю, что есть на свете мать, желающая вырастить монстра и жестокого убийцу, или отец, мечтающий о сыне-смертнике, готовом убивать беззащитных людей.
Еще совсем недавно убитые горем матери носили свою тяжелую тайну глубоко в сердце, годами скрывали от всех местонахождение дочерей, вывезенных их мужьями уговорами, обманом или насильно в зону боевых действий. Сценарии их отъездов в Сирию похожи друг на друга. Или одурманенные и слепо верящие в идею супружеские пары вместе принимали решение уехать. Но чаще всего мужья, уже завербованные и вовлеченные в террористическую деятельность, обманом вывозили жен и детей якобы на отдых в Турцию, на работу по приглашению или на учебу. А уже оттуда, обещая женам безбедную и прекрасную жизнь (чаще всего и сами в нее веря), переезжали в Сирию. Женщин ставили перед жестким выбором: или они едут в Сирию всей семьей, или дети, даже малолетние, остаются с отцом. Матерям ничего не оставалось, как следовать за мужьями. А здесь, на родине, по своим, уже взрослым, детям и внукам горько плакали их безутешные матери.
В основном вдов и сирот разместили в Северном Ираке, в Мосуле. Эта бездонная черная дыра поглотила тысячи молодых женщин и их детей. Теперь они жили в страшных условиях лагерей и уже навсегда и оправданно носили черные одежды. Никакая другая одежда не приветствовалась; приезжих быстро переодевали в традиционное черное, словно заранее готовя их к трауру.
В глубоком черном трауре и сердца матерей, которые остались в России, но душой уже давно в том кромешном аду со своими с детьми. Так и живут. Самые счастливые общаются с детьми по телефону и видеосвязи, у других связь оборвалась.
Матери с помощью правозащитников создали общественные организации по поиску потерянных в Сирии и Ираке женщин и детей, а также соответствующие группы в соцсетях; они делятся между собой фотографиями пропавших детей в надежде получить хоть какую-то весточку об их судьбе. Не в силах сидеть на месте в полном неведении, многие матери едут в Турцию, якобы за товаром, чтобы уже на месте попытаться перебраться в Сирию и Ирак: а вдруг посчастливится и они найдут своих родных! Повидавшие немало на своем веку водители узнают их сразу: челночницы себя так не ведут, те живые, энергичные, веселые. А эти всю дорогу молча смотрят в окно или плачут, почти не едят на остановках. «По глазам видно, – делился один водитель. – Они как будто кричат от боли».
Как ни кощунственно об этом говорить, но хорошо, что есть люди, превратившие помощь беженцам и их родным в бизнес; они обещают матерям вызволить дочерей и внуков из плена за большие деньги – от миллиона рублей и выше. Но гарантий, как вы понимаете, нет и здесь. Одна из матерей поехала за детьми и четырьмя внуками, но не только не смогла высвободить их из плена – сама туда попала. Через полтора года ей с дочерью и внуками помогли бежать иракские волонтеры. Как они выжили – пожилая женщина и сама сейчас понять не может. Им пришлось очень долго идти по раскаленной пустыне, потом ползти, чтобы не заметили полицейские. Трехлетней внучке, измученной и голодной, трудно было объяснить, почему нельзя плакать. «Всевышний помог», – утверждает женщина. Измученные, в разорванных одеждах, они все-таки смогли перейти границу.
Горе матерей, дети которых погибли в Сирии, описать невозможно – у них нет даже могил, куда можно прийти и поплакать. Но они все равно надеются: может, найдутся внуки по фотографиям, которые у них есть, или с помощью знакомых.
Заложники... Одно из самых распространенных значений этого слова – «люди, захваченные в плен с целью выполнения определенных требований». А еще это страшное слово ассоциируется у нас с терактами и с террористами. Но терроризм – зло многоликое, и в результате любой террористической деятельности его заложниками становятся не только захваченные в плен люди; не только обманутые, поверившие в ложные идеи и по своей воле ступившие на адскую тропу преступлений. Заложниками становятся их близкие – ни в чем не повинные дети, родители, мужья или жены, а по большому счету – все общество.
Нам почему-то кажется, что нас лично не коснутся ни теракты, ни заблуждения наших детей, приводящие потом к большой беде. Нам страшно представить наших жизнерадостных, беззаботных детей и внуков на месте бесланских школьников – и тех, кто трагически погиб в тот сентябрьский день, и даже тех, кто выжил, но получил неизлечимую травму души. Нам трудно представить, что наши подросшие дети, которых мы оберегаем от любой пустячной неприятности, в один страшный день вдруг окажутся в другой стране и станут преступниками, станут, по большому счету, заложниками большой никому не нужной войны.
И потому мы должны вспоминать об антитерроре не только в связи с какими бы то ни было мероприятиями – мы должны знать об этой угрозе всегда; должны держать руку на пульсе своих детей, чтобы вовремя почувствовать опасную «аритмию»; должны учить созиданию, состраданию, нравственности с самого раннего детства. Потому что точка невозврата действительно существует.
