Многие из наших читателей наверняка не раз слышали о замечательных художниках из династии Берг-Иранпур. В рамках одной журнальной публикации невозможно рассказать обо всех представителях, о каждом из них можно писать огромные истории, насыщенные яркими событиями, поисками своего пути в искусстве и свидетельствами их невероятного альтруизма и абсолютного отречения от материальных благ. Но сегодня мы обратимся к судьбе удивительной женщины – художника, писателя, поэта Гюлли Иранпур.
«Гюлли Иранпур – громкое имя, значительная фигура в искусстве России, Ирана, Дагестана. Природа щедро одарила ее талантами – она была художник, поэт, публицист. Интеллигент в третьем поколении, могла органично вписаться и в советскую действительность, и в жизнь шахского Ирана, и в новую страну – Дагестан. Наполненная странствиями и переживаниями жизнь закаляла и обогащала ее творческую личность. Удивительно открытый, добрый, жизнерадостный и светлый человек, уста которой не покидала улыбка. Жизнь художницы Гюлли Иранпур так удивительна и прекрасна, как удивительно и прекрасно ее творчество», – так писал о ней журнал «Женщина Дагестана» в 1974 г.
Сколько ещё неизвестных страниц её биографии и разнообразных проявлений ее таланта хранит память тех, кто её знал… О том, что она принадлежит к династии прекрасных русских поэтов и художников, писал ещё историк Булач Гаджиев в своей книге «Дочери Дагестана».
Ольга Васильевна Иранпур – Зейналова родилась в знаменитой семье Бергов. Николай Васильевич Берг, дед Ольги, был выходцем из Швеции. Талантливый журналист, писатель и переводчик, участвовал во время Крымской войны в обороне Севастополя. Есть даже свидетельство того, что он присутствовал в августе 1859 года в Гунибе, где Шамиль сложил оружие. Именно дед, а впоследствии и отец, Василий Николаевич Берг, сформировали духовные и эстетические взгляды Ольги, отношение к искусству, определили её как личность.
Материнская линия Гюлли также насыщена яркими и талантливыми именами. Прадед Ольги Васильевны, поэт Аполлон Майков, участвовал в Кавказской войне, влюбился в черкешенку и вывез её с собой в имение, у них родился мальчик, будущий дед нашей Гюлли, Николай Новиков. Он получил дворянский титул. Обучился медицине, во время русско-японской войны был судовым врачом, дослужился до генерала. После войны жил в своем имении в Калуге, и его дочь, Ольга Новикова, вышла замуж за Берга.
Мать Гюлли, Ольга Николаевна, приходилась близкой родственницей художнику Коровину. Таланты Василия Берга, отца Гюлли, были неисчерпаемы – он создал мельницу, очищающую просо от шелухи, исследовал мелкую вспашку, а главное – впервые в мире Василий Николаевич – более чем 150 лет назад – выдвинул гипотезу об озоновом слое и черных дырах в космосе.
Взросление и становление Ольги Васильевны Берг происходило в этой просвещенной семье, и дух поиска, творчества и новаторства окружал её с рождения.
О своей матери рассказывает дочь Гюлли, Сарвеназ Фарруховна Иранпур-Зейналова:
«Мама никогда не строила из себя героиню, все, что происходило в её жизни, было словно само собой разумеющимся, и ничего особенного она в этом не видела. В разгар революции она, воспитанная в лучших дворянских традициях, со знанием языков, музыки, живописи, – ездила с театральной труппой по красноармейским отрядам и играла в чеховском «Вишнёвом саде». Бывали такие моменты, когда она с труппой оказывалась отрезанной от ближайшей деревни линией фронта, и им приходилось ночевать в армейских землянках. Когда начала налаживаться мирная жизнь, она продолжила свои занятия живописью в студии близкого друга своего отца, Ивана Захарова, которого она с теплотой называла дядя Ваня. Это было восторженное время – время перемен. Перемен во всем – в жизни, в политике, в искусстве. Мама была страстной и горячей сторонницей нового строя, и надежду на прекрасное будущее она пыталась отразить в своих картинах.
У мамы была близкая подруга Мила Галеева, которая дружила с компанией студентов-кавказцев московского Горного института. Среди них был Фаррух Зейналов – иранец по происхождению, родом из Хасавюрта. Подруга так живо и образно рассказывала о своих друзьях, что Гюлли встретилась с Фаррухом словно с близким знакомым. Да и Фаррух, недолго думая, пошел к её отцу за благословением. Отец строго оглядел жениха с выраженными кавказскими чертами и спросил: «А вы готовы к тем испытаниям, через которые вам придётся пройти? Вы принадлежите двум разным мирам, Востоку и Западу, двум разным религиям… Хватит ли у вас мужества и стойкости пройти через всё?» Да разве молодые слышат?! Они были влюблены, и этим все сказано. Поженились ровно через три дня после знакомства; мама всегда со смехом вспоминала, как они вдвоём тащили железную кровать практически через всю Москву. У них ничего не было – один табурет и даже одна железная кружка на двоих. Утром сначала пил из неё чай отец, а потом мама. Но они были счастливы.
Второй раз пришлось начинать жизнь с нуля, когда родители приехали в Хасавюрт, после окончания Горного института. Семья отца была очень патриархальной, они с большим недоверием отнеслись к невестке, отец Фарруха, известный в городе мулла и купец, категорически не признавал выбор сына. Потом, видя его непоколебимость, потребовал, чтобы невестка приняла ислам. Отец попытался убедить маму, но мама была непреклонна:
«Фаррух, когда ты просил мою руку у отца, ты дал слово относиться с уважением ко мне и моей религии, а сейчас собираешься его нарушить?»
Папа рассмеялся: «Другого ответа я и не ожидал от тебя!»
Прожили они несколько лет в Хасавюрте, потом переехали в Баку. И это уже третий опыт создания жизни практически на пустом месте. Отец преподавал химию в школе, время было тяжёлое, деньги уходили на оплату квартиры, на продукты. Директор школы предложил: «Есть же пустые классы, вынеси парты, устрой себе комнату, хоть на квартирных деньгах сэкономишь». Там же, в 1932 году, родилась я.
Мама писала картины, занималась тиснением на коже, наносила краски, делала из этих кусочков сумочки, дамские мешочки, миниатюры в восточном стиле, потихоньку продавала, и так они жили в Баку до 1935 года. А тут начались какие-то дипломатические проблемы с Ираном, и всех подданных Ирана начали выселять. Пришлось и нам собираться в дорогу. При оформлении документов маме сказали изменить имя на иранское, и она, вспомнив, как её в детстве папа называл Гулькой, взяла себе имя Гюлли Иранпур.
В Иран мы добирались на пароме, дорога была трудной, паром раскачивало на тревожном Каспии. С нами ехала одна пожилая женщина, она очень плохо переносила дорогу, и мои родители её опекали. Мама сидела с ней рядом, держа её за руку, отец приносил воду. В иранском порту её встретил сын, поблагодарил нас за внимание. Тогда мы ещё не знали, каким образом судьба сведёт нас вновь…»
В Иране Гюлли увлеклась восточной живописью, персидской миниатюрой, декоративным искусством. На творчество того периода Гюлли в большой степени повлиял видный иранский поэт и художник Манучер Шейбани, которого она считала одним из главных своих учителей. Глубокое изучение восточной культуры, прорастание в нее, не могли не отразиться на её творчестве. Можно сказать, что объединение классического русского реализма и изящная тонкость, лаконизм линий, гармония ярких красок восточных миниатюр легли в основу нового, уникального стиля в изобразительном искусстве.
Картины Гюлли охотно покупали, она получала заказы даже от самого шаха Ирана. Были и слава, и престижные предложения, и полная творческих поисков жизнь. Она работала в художественных мастерских при шахском Дворце наук, много лепила, работала с керамикой, кожей, фарфором. Гюлли пользовалась при шахском дворе огромным уважением и почетом. В 1939 году к свадьбе иранского шаха было решено сделать карнавальное шествие, посвящённое временам года, и Гюлли взялась делать зиму – никто за неё браться не хотел. Она оформила всю композицию в стиле русских сказок с санями-лебедями и великолепными костюмами из меха и парчи. Работа была сделана огромная, но нашу героиню никогда не пугала работа, если она была чем-то увлечена.
Вот что рассказывает Сарвеназ Иранпур о том периоде:
«В третий раз начинать жизнь с нуля родителям пришлось в Иране. Их поразительная способность не обращать внимание на бытовые трудности, равнодушие к материальному, неумение и нежелание накапливать и собирать имущество, способность отдавать без оглядки на благодарность были теми самыми качествами, которые, наверное, помогали и им самим.
Было очень тяжело. Отец, выросший в довольно состоятельной семье, не стал разбалованным белоручкой, брался за любую работу, лишь бы прокормить нас. А ведь он получил прекрасное образование и мог бы работать во многих отраслях. Мама делала свои сумочки, расписывала керамику и плитку миниатюрами в восточном стиле, и они с отцом продавали все это на рынке. Этим и жили. И вот однажды в Тегеране отец столкнулся с тем самым человеком, мать которого они опекали на пароме. Он стал интересоваться – как устроились, есть ли работа? Когда узнал, что отец без работы, предложил ему должность на заводе в Кередже – это промышленный городок в 100 км от Тегерана. Папа согласился, и с тех пор в доме появился достаток. Я училась во французской школе при монастыре, преподавали там монахини-миссионерки. Не могу сказать, что они давали всесторонние знания, но языку французскому научили так, что я даже думать стала на нём.
Мама и там не переставала удивлять всех. На рынках продавали воробышков, их бедняки использовали как еду. Она покупала этих воробьев, приносила домой и выпускала на волю. Однажды принесла домой щенка-заморыша. Сказала, что это волчонок, купила у кого-то по дороге. Щенок был слабый, выхаживали его долго. Вырос он почему-то в шакала. Из дома стал убегать, но за кормёжкой являлся исправно. Там всегда было жарко, и люди практически жили на улице, и обувь, естественно, оставляли на улице. И вот стали соседи приходить с претензиями: «Ханум, ваш шакал мои туфли испортил!» Приходилось платить за каждую испорченную вещь. А однажды мама притащила домой маленького ослика с поломанной ножкой. Не помню, то ли хозяин его выбросил, то ли заколоть хотел – что с больным животным возиться? Мама его выходила, откормила, и стал он пастись возле нашего домика, пока не пропал. Видимо, бывший хозяин решил вернуть своё имущество.
А однажды папу отправили в командировку к морю, и мама решила поехать с ним, чтобы посмотреть на иранский берег Каспия. Доезжают они до какой-то станции, а там по перрону носится ошалелый мужчина и кричит: «Помогите! Помогите! Жена умирает!» Мама сразу кинулась на помощь; отец, как ни пытался её удержать, не смог – она выскользнула и помчалась! Там оказались трудные роды – малыш шёл локотком и застрял. Какую там мама манипуляцию провернула – непонятно; повозилась она с роженицей, и ребёнок благополучно родился. Довольная мама торжествующе вернулась в вагон, и они поехали дальше. На обратном пути в кассе билетов не оказалось. Родители в отчаянье стояли на перроне, и вдруг к ним подходит важный такой начальник вокзала и восклицает: «Ханум, вы же мою жену от смерти спасли!!! Сейчас сделаем билеты!» И таких случаев было множество – мама щедро отдавала свои знания, умения, тепло и участие, и все всегда возвращалось к ней.
Ещё был такой случай: родители сильно поссорились и собрались разводиться. А там разводами занимается мулла. Пришли они к нему, а тот как раз на намаз уходил, пришлось дожидаться. Пока ждали, мама проголодалась, и отец пошёл в ближайшую лавку, купил там хлеб с куском сыра и протянул маме. Мама поделила хлеб и сыр и половину отдала отцу. Мулла увидел это и сказал: «Не буду я вас разводить! Если женщина в такой момент, когда муж хочет с ней развестись, когда у неё жизнь разрушается, не перестает заботиться о тебе, она заслуживает самого большого уважения! Не буду разводить!» Вот так они жили – могли разругаться насмерть, а через полчаса мирно пили чай на кухне. Любили они очень друг друга».
Как ни упрашивали Фарруха и Гюлли остаться в Иране, они мечтали о возвращении домой. Мечтали о том, чтобы их дети жили и работали на Родине, в Дагестане. И в 1958 году они вернулись. Гюлли устроилась декоратором, а Фаррух в лабораторию Академии наук. Талантливая художница, переполненная новыми впечатлениями и накопленным опытом, в одночасье влилась в художественную среду Дагестана, став активной участницей всех выставок и художественных проектов. Именно здесь, в Дагестане, она создает большую серию работ, выполненных в технике миниатюры, и посвящает их дагестанским женщинам.
Более 40 лет жизни отдала Гюлли искусству. Сюжеты ее картин просты и понятны, они словно сотканы из солнечных бликов, пронизаны красками родной природы, напоены ароматами моря и горных лугов. Работы Гюлли удивительно узнаваемы, самобытны, просты и искренни.
Её многожанровое творчество – скульптурные, декоративные, керамические, текстильные, живописные произведения – оригинальные, яркие и изящные, так же индивидуальны, как и сама Гюлли, – они наполнены жаждой жизни и солнечным светом.
